Причуды старика - Флойд Делл

другое дело. С моей точки зрения, музыка никогда не бывает религиозной в том смысле, в каком я понимаю религию; она может быть только прекрасной и человечной. Сочиняли ее не Торквемадо и не Кальвин… Ну, как бы то ни было, а эти пластинки меня расстроили… немецкой музыки я не слышал с августа 1914 года, а раньше наслаждался ею каждый вечер. Кажется, мне захотелось сохранить пластинки. Но это расстроило бы меня еще больше, я бы стал думать о том, как могут люди, создавшие эту музыку, совершать такие зверства в Бельгии? Итак, я решил избавиться от пластинок. Мешкать было нечего, я вынес их во двор и топором разбил на куски… Я не хотел, чтобы Энн Элизабет об этом знала; нужно было покончить с ними до того, как она вернется домой из колледжа. Но, должно быть, я замешкался, слушая граммофон; было уже поздно, и она пришла как раз, когда я их разбивал. Ни слова не сказала, только взяла одну пластинку и посмотрела на нее, это была последняя, которую я еще не разбил, — «Heilige Nacht». Потом положила ее на землю и смотрела, как я ударил по ней топором. Никаких вопросов она не задавала. Конечно, была уверена, что она и так все знает… Да, — с горечью проговорил он, — спрашивать она не стала…

— Но почему же вы не попытались объяснить? — перебила Сюзэн Бивер. — Я уверена, что она бы поняла, если бы вы…

— Подождите… я вам расскажу, что она сделала… Она вошла в дом и вынесла оттуда вот это. — Он взял лежавшую перед ним на столе растрепанную книжку «Мировые загадки». — Она протянула мне книгу. Я спрашиваю: «Зачем?» А она отвечает: «Это тоже немецкое. В этой книге — истина и красота, но какое это имеет значение? Она — немецкая. Почему ты ее не уничтожишь?» С этими словами она ушла в дом… Вы видите, как смотрит она на своего отца. Старику нет больше дела до истины и красоты, — вот каким он стал человеком! Его она презирает и ему предпочитает общество своих друзей — проповедников… Истина и красота! Да разве ее друзья понимают в этом хоть что-нибудь!

Самообладание ему изменило. На секунду он стал одиноким, обиженным, по-детски рассерженным стариком. Затем он снова взял себя в руки и попытался загладить впечатление, произведенное последними его словами.

— Как я уже сказал, дочь не разделяет моих убеждений. И Сюзэн поняла, что следует забыть о его вспышке и этого вопроса больше не касаться.

Да, размышляла Сюзэн, и Энн Элизабет не должна знать об этом разговоре. Ей было бы неприятно, что кто-то видел ее отца в минуту его духовной беспомощности. Между ними шла война, которую они должны довести до конца. О взаимном непонимании говорить не приходилось: дочь и отец прекрасно друг друга понимали. Один оскорблял другого так, как умеет оскорблять только тот, кто любит. Война между ними была в самом разгаре; ослепленные любовью и злобой, они отдалились друг от друга так, что никто не мог их примирить. Сюзэн жалела обоих. Теперь она понимала, почему Энн Элизабет так беззаветно отдалась пропаганде. Раньше она смотрела на пропаганду, как на увлекательную деятельность, которая дает пищу мыслям, а теперь видела в ней насущную необходимость и работала упорно и энергично. Благодаря неукротимой энергии ей удалось организовать студентов — либералов и радикалов — в Рамонском колледже и образовать довольно сильную группу в этом «стоячем болоте». Она боролась с начальством и местными властями и, не взирая на многочисленные препятствия, устраивала митинги. И в то время как она неустанно вела работу, ее не покидала мысль о личном ее горе, — мучительное сожаление о разрыве с отцом…

2

Обо всем этом размышляла Сюзэн, когда в гостях у м-с Пэдж следила за Энн Элизабет и м-ром Уиндлом, совещавшимся в дальнем углу комнаты. Очевидно, девушке нужно было, чтобы кто-то заменил ей отца, и, как это ни странно, бедный старый м-р Уиндл оказался подходящим заместителем. Да, пожалуй, именно такой чудак, как м-р Уиндл, и мог ее удовлетворить, ибо ей не столько нужно было верить в человека, сколько знать, что он в нее верит. Она искала не героя, которого могла бы боготворить, как боготворила отца, а того, в ком не придется ей разочаровываться. Ей достаточно было знать, что м-р Уиндл совершил один героический поступок. Этим она довольствовалась и ждала от него только одобрения, а в одобрении м-р Уиндл, казалось, не намерен был ей отказывать!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

МЕЧТА М-РА УИНДЛА

1

Нетрудно догадаться, что семья м-ра Уиндла была недовольна его новым образом жизни и сначала протестовала. Но во время домашних конфликтов м-р Уиндл проявлял стойкость и упрямство, удивительные для такого кроткого человека. Кроме того, на помощь ему приходила его сдержанность или, вернее, скрытность. О своих похождениях он не говорил ничего или же говорил очень мало. Домашние в сущности не знали, что у него на уме. Маленький мятежный мирок был словно стеной отделен от великого мира, в котором так уютно устроились Генри, Матильда и м-с Уиндл, понятия не имевшие о растущей популярности м-ра Уиндла. То была его тайна, и родные могли только подозревать, что он общается с какими-то недостойными уважения людьми. А что это были за люди — они не догадывались.

Между тем м-р Уиндл повел тонкую дипломатическую игру. Сначала он хотел было дать какое-нибудь невинное объяснение своих отлучек, но, поразмыслив, решил, что всякий предлог покажется невероятным. Тогда он стал перебирать в уме те группы, с какими общался; быть может, какая-нибудь из этих групп покажется его родным в достаточной мере безобидной. Впрочем, он почти не сомневался, что и Генри и м-с Уиндл причислят без разбору всех его знакомых к «анархистам». Как-то м-с Уиндл сказала ему:

— Наверно, ты идешь сегодня вечером к своим друзьям-анархистам!

Это замечание навело его на блестящую мысль. Зачислив в «анархистов» всех своих друзей, он, уходя из дому, говорил с улыбкой:

— Ну-с, пора итти! Мои друзья-анархисты ждут меня!

Или обращался к дочери:

— Скажи матери, что я ушел на митинг анархистов и вернусь не раньше половины двенадцатого.

Так удалось ему парировать критические замечания родных и защищаться от домашнего насилия, ибо семья относилась к его словам, как к нелепой шутке.

Однажды Генри, зайдя в полдень в ресторан, посещаемый главным образом представителями богемы, увидел, что его тесть беседует с м-ром Вулвертоном, несколько эксцентричным адвокатом, пользующимся широкой известностью.