Обед, согревающий душу - Ким Чжи Юн
Быть не только мамой, но еще и женщиной казалось ей непозволительной роскошью. Это было похоже на покупку в рассрочку непомерно дорогого зимнего пальто. В конце концов, это всего лишь одежда. Каким бы теплым оно ни было, зимой все равно замерзнешь. Оно износится, порвется. И в итоге с любовью будет то же самое.
«Ведь все понимаю. Знаю, во что потом превращается эта любовь. И трачу время на какие-то отношения? В том ли я положении, чтобы пытаться что-то построить?» — спрашивала себя Чони по нескольку раз за день. Но самым абсурдным в этой ситуации оказалось то, что глубоко в душе Чони вдруг начала сомневаться: а сможет ли Ынсок, к которому, возможно, так и не вернется зрение, стать хорошим отцом для Тыль?
«Как мелочно, как низко», — говорила себе Чони, глядя в зеркало.
От одного только взгляда на рождественскую ель в ее голове закрутился целый ворох мыслей. Вдруг на телефон пришло сообщение от Кымнам. Ранее старушка вручила ей новый обеденный набор вместе с фирменным сикхе и даже одолжила свой планшет, уверяя, что той нечего беспокоиться о дочери. Но теперь Чони заволновалась, не случилось ли чего, не подскочила ли у Тыль температура, поэтому мигом открыла сообщение.
«Завтра я тоже хочу отпраздновать Рождество, так что возвращайся пораньше. Меня ждет вечеринка. Встречаюсь со своими фрэндс[100], будем пить вино и играть на укулеле. Но это не значит, что тебе надо, как Золушке, явиться сразу после полуночи. Окей?»
Чони невольно прыснула. Тут же пришло еще одно сообщение.
«Ой, забыла. Не потеряй планшет. Он мне нужен, чтоб общаться с Мунчжон. Да каллиграфию изучать».
Кымнам будто чувствовала, когда обратиться к Чони. В самый подходящий момент она всегда говорила нужные слова, утешая и даря надежду. В руках у Чони был ланч-бокс, который бабушка Кымнам вручила ей перед выходом со словами: «Сегодня вместо сухого больничного пайка поешьте-ка это». И теперь ей не терпелось узнать, что там внутри.
Чони поправила челку, которую подровняла на прошлой неделе, и вошла в палату. На ней были джинсы и красная вязаная кофта, которую она специально надела, чтобы создать рождественское настроение. Хоть и понимала, что Ынсок этого не увидит.
В палате на четверых его кровать стояла у окна, и он не заметил прихода Чони. Чтобы не допустить заражения, Ынсоку забинтовали глаза, и снять бинты он мог только на перевязке. Вот и теперь три белых слоя покрывали его веки. И он отчаянно надеялся, что благодаря этому порезы роговицы вскоре затянутся.
Никто не видел его взгляда, а потому не знал, какая боль и страх поселились в нем. Ынсок был даже благодарен тому, что носил повязку и мог спрятать свои истинные чувства от родителей, Кымнам и Чони.
— Чувствуете, чем пахнет? — игриво спросила Чони, подойдя к нему. Услышав шаги и голос, Ынсок приподнялся. В последнее время ему недоставало физической нагрузки, мышцы ослабли, он похудел, и больничная пижама болталась на нем, как на вешалке.
— «Что-то горит. Наверное, мое сердце…»[101] Но вряд ли вы заготовили эту фразу для меня, — подшутил Ынсок.
Чони присела рядом и стукнула его по плечу.
— Еще бы я так старомодно выражалась! Нет, вы принюхайтесь.
Чони покачала пакетом с обедом, поверх которого Кымнам наклеила круглый фирменный стикер.
— А-а-а, «Изумительный ланч»?
— Тихо! Застукают — не поедим. Бабушка сказала, что это наш праздничный ужин.
— Ого. А сикхе есть?
— Конечно. Бабушка сказала, вы тоже «Ольсикхе»?
— Что? Ольсикхе?
— Ну вы даете. Тут ведь все понятно. «Оледенею, но выпью холодный сикхе!»[102] Нужно идти в ногу со временем и знать такое, что же вы! — Чони снова легонько стукнула Ынсока по плечу.
Почему-то ему это было даже приятно, и он улыбнулся. Будто бы все было хорошо.
Ровно в шесть часов по коридорам забренчали колеса тележки с едой. Назвать ее невкусной язык не поворачивался. Но для тех, кто распробовал блюда Кымнам, все остальное казалось пресным.
«Если это полить бульоном, вкус будет намного богаче», «Диетическое блюдо не обязательно делать таким бесцветным. Можно было просто сохранить оригинальный вкус овощей и мяса да вложить чуть больше души — получилось бы гораздо вкуснее…» — бесконечно сокрушался Ынсок. А Чони всегда соглашалась, поддерживая в нем капризное дитя. Словно сговорившись, они оба съели по ложке, для виду поковырялись в еде и вернули подносы на тележку для отходов. После чего стали ждать, когда отключат освещение.
До отключения света оставалось два часа. Его гасили не только в палатах, отключали весь свет в коридорах, туалетах и главном холле, оставляя лишь несколько люминесцентных ламп. Сгорая от нетерпения, они ждали темноты. Наконец ровно в восемь часов свет погас. Люди за окном готовились шуметь всю ночь, празднуя Рождество, но больничные правила не предполагали исключений даже сегодня.
С наступлением темноты Ынсок приступил к выполнению плана. Хотя на самом деле он мало что делал сам. Чони положила ему на колени голубой плед с вышитым названием больницы и помогла надеть темно-серый свитер, который принесла мама Ынсока. Затем Чони наклонилась к его уху и прошептала:
— Вы точно выдержите? В одном свитере на улице будет холодновато…
— Если замерзну, обнимете меня?
После аварии Ынсок перестал стесняться подобных фраз. Это удивляло Чони, но удивление было приятным. В этот раз она столь же смело ответила ему:
— Думаете, только обниму?
— Ого?!
Ынсок на мгновение застыл, потеряв дар речи. Его лицо тут же покраснело, и он откашлялся, словно подавился чем-то.
— Трусишка. Пытались меня смутить? Не выйдет, — добавила Чони, и Ынсок с восхищением осознал, насколько она смелее и сильнее его.
Он нащупал руками колеса инвалидной коляски и крепко схватился за них. Ынсоку не хотелось, чтоб Чони помогала ему с каждой мелочью, поэтому он заранее потренировался и теперь спокойно самостоятельно пересел в коляску. Хотя это было не так уж легко. Ведь даже на стул, стоящий прямо перед тобой, непросто сесть в полной темноте. Но он не желал утруждать Чони, поэтому усилием воли подавил в себе страх.
После того как время посещения больных заканчивалось, выйти на улицу было той еще задачкой. Пусть это не походило на настоящий план побега, но все же им потребовалось проговорить основные шаги. Первым препятствием служил медбрат, стоявший за стойкой на
