Восставшая из пепла - Николай Ильинский
Дружный хохот наполнил сад.
— Врешь, Держаков! — сам смеясь, не соглашался Максимовский с капитаном. — Мы вместе с тобой бегаем, грива в гриву… У тебя, поджарого, стометровки намного быстрее получаются, чем у меня… Спринтер!..
— Вот до Волги-матушки добежим и сиганем в нее, родную, в гости к персидской княжне. — И капитан вдруг запел: — «Красавица народная, как море, полноводная: широка, глубока…» — И тут же с грустью добавил: — Тут уж недалече осталось…
И все перестали смеяться.
— Если добежим, — серьезно заметил Александр. — Во-первых, не успеем, а, во-вторых, двести двадцать седьмой приказ не позволит… Как там — «паникеры и трусы должны истребляться на месте… Ну, вообще, без приказа высшего командования ни шагу назад!
— Опоздали они, — вздохнул Держаков, — у меня этот приказ с первого дня войны вот здесь, — он легко хлопнул ладонью по лбу, а затем приложил ее к сердцу…
— Побежишь, — рассуждал Максимовский, — две пули схлопочешь: в спину немецкую, в лоб — свою… Хоть круть, хоть верть, а в черепочке смерть…
— Где уж тут до Волги добежать, — тихо промолвил капитан, — под куст со страху присесть не успеешь… Ну, ладно, хватит нам нюни распускать, хорошо, что солдаты не слышат нас, а то за такое уныние к стенке поставили бы… Пора и вздремнуть, братцы, неизвестно, что завтра будет. … Баста — по домам!
В расположение батальона Александр вернулся, когда уже над степью висели густые сумерки и очень пахло чебрецом. Где-то совсем недалеко циркал сверчок, для которого не существовало никакой войны. «Счастливый», — подумал о нем Александр. Бойцы похрапывали, где кто нашел себе местечко. И под открытым небом им, уже привычным к походным условиям и к пучку сена вместо перины, было тепло и уютно. И ему старшина Сидоренко смастерил под деревом нечто вроде постели.
— Я подумал, что вы все равно в хату не пойдете спать, — сказал старшина.
— Да, там духота, — согласился Званцов.
Спать не давала мысль: что же будет завтра? Несмотря на огромные потери, к Сталинграду рвались части 6-й немецкой армии. Генерал Паулюс во что бы то ни стало старался выполнить указания своего фюрера — уже в августе выйти к Волге. Недалеко, совсем недалеко от хутора Логовского над горизонтом вспыхивали сполохи взрывов и в совершенно безоблачном небе гремел гром. Званцова волновало то, что в батальоне оставалось слишком мало бойцов. Да и вся 112-я стрелковая дивизия была похожа на выборочно вырубленный лес. Но тем не менее она не только успешно оборонялась, но и совершала не менее успешные контратаки, которые, естественно, выводили из строя немало красноармейцев. Всего в батальоне, если собрать всех боеспособных солдат, то даже две полные по штатному расписанию роты вряд ли наберется. На кратковременной передышке, думал Званцов, положив руку на переносицу, пытаясь прикрыть глаза, возможно, дадут хоть небольшое подкрепление. Но где его возьмешь? Там, где теперь зарницы боя облизывали ночное небо кровавыми языками, 66-я морская стрелковая дивизия насмерть стоит на подступах к Нижнее-Черской станице. Сколько останется в живых бойцов в тельняшках после ночного боя, сосчитать будет нетрудно.
Затем мысль Александра перекочевала в другую сторону: он вспомнил разговор своих коллег о Верочке и Максимовском. Действительно, он не раз видел их вместе, мило беседующих и улыбающихся друг другу, но не придавал этому никакого значения: мало ли кто с кем беседует в свободные от боя минуты, кто кому улыбается! Но, вполне возможно, решил Званцов, у них возникла любовь. Нет, нет, не было у него ревности личной, конечно, не хотелось лишь, чтобы Максимовский довел ее состояние до того, что ее по известной причине могли бы отправить в тыл или каким-то образом переманить в свой батальон. Хорошая медсестра всюду желанна, всюду необходима. К тому же Верочка, что ни говори, красивая девушка, «полюбить ее всякий не прочь» — вспомнил он слова из широко известной песни, хотя у медсестры и не было косы с алой лентой, и волосы у нее не были темные как ночь. Он часто ловил ее взгляд на себе, грустный, глубокий, проникавший в его душу. Но живая память о Татьяне непреодолимой стеной вставала между ним и медсестрой. Сам себе часто удивлялся Александр: в кого он таким однолюбом уродился?! Уж, конечно, не в отца Афанасия Фомича! Не однажды доводилось ему слышать от людей в Нагорном рассказы, как в молодости, но уже будучи женатым и имевшим сына Ивана и дочь Елену, Афанасий Фомич ранним утром, оставляя на скрипучем снегу следы лыковых лаптей, в расстегнутом нараспашку зипуне быстро шагал после горячо проведенной ночи от какой-нибудь вдовушки. Не прятался от чужих глаз, а, наоборот, любил открыто показывать, какой он есть мужчина! Мать Александра Анисья Никоновна, весьма терпеливая женщина, молча, скрепя сердце, сносила все обиды непутевого мужа. И характером Александр, как ему казалось, был весь в отца, но только невероятный однолюб. Когда сиюминутно бок о бок ходит смерть и ты сегодня жив, а завтра — Бог знает, почему бы не использовать любую возможность для удовлетворения своих сексуальных потребностей, как это делают, не стесняясь, другие, прикрываясь словами: «Война все спишет»? Но Званцов краснел при одной лишь подобной мысли: он видел тогда грустные глаза Тани и чувственный ураган угасал сам собой. Однако то, что Максимовский заигрывает с Верочкой и даже спорит с другими насчет победы над девушкой, очень не нравилось Александру. Он, ворочаясь на сухом пахнувшем разнотравьем пучке сена и слушая неугомонного сверчка, вспомнил школу и домашнее задание по литературе: выучить наизусть отрывок из комедии «Горе от ума» — «нельзя ли для прогулок найти подальше закоулок» и решил завтра же напомнить эти крылатые слова Грибоедова незадачливому ухажеру Максимовскому. Одно только мучило: не постесняется ли он сказать такое коллеге по оружию?
Наконец, убаюканный тишиной и сверчком, Александр заснул. И увидел вроде бы во сне тревогу, взметнувшую на ноги всю дивизию. Он открыл глаза, поднялся на локте и понял, что это вовсе не сон, а наяву дивизия была поднята по тревоге. Возле него стоял Сидоренко с оружием в руках.
— Приказано выступать, товарищ старший лейтенант, — доложил старшина.