Восставшая из пепла - Николай Ильинский
— Пока еще толком не знаю… Объяснят!..
Оказывается, немцы прорвали оборону на участке 229-й стрелкововой дивизии и форсированным маршем выходили на стык 62-й и 64-й армий. Надо было срочно прикрыть образовавшуюся брешь. Поэтому 112-й дивизии было приказано занять рубеж от Старо-Максимовского хутора по реке Чир до ее устья и закрепиться на выгодных позициях. Переход был быстрым и тяжелым. Батальон Званцова сходу вступил в бой с фашистами у хутора Ново-Максимовский. Перестрелка длилась недолго: немцы отошли назад, слабо сопротивляясь.
— Понятно, без танков и авиации пехота разбегается, как тараканы, — заметил Александр и приказал бойцам окопаться недалеко от хутора. — Не могли гитлеровцы вот так убежать и не вернуться, это не в их обычае.
Солнце ярко светило, изливая на балки, овраги и степь потоки горячих лучей. Знойный ветерок обдавал теплом лица красноармейцев.
— Это надо же, товарищ старший лейтенант! — Сидоренко подошел к Александру, тревожно вглядываясь вдаль.
— Что такое, старшина?
— Буран!.. Я слыхал, что здесь бывает такое… Ветра нет и вдруг — откуда ни возьмись, как задует, поднимет пыль, забьет глаза, рот и нос… Похоже, что и теперь такое появилось, — и он показал рукой на степь.
Действительно, впереди поднималась туча серой пыли. Званцов долго смотрел в бинокль, веря и не веря словам старшины. Туча поднималась все выше, расползаясь вправо и влево, но вихря не было замечено. А что же это за буран без вихря?
— Э, нет, Василий Федорович, взгляни-ка сам, — подал Александр бинокль старшине.
Тот навел фокус в соответствии со своим зрением и крепко выругался.
— Танки, товарищ лейтенант!.. На нас прут, сволочи!..
— На нас! — подтвердил Званцов. — Излюбленный прием немецких генералов — делать клещи… Они прорвались здесь и теперь попытаются окружить нашу дивизию… Проспала разведка, не заметила главного прорыва, а может, и заметила, да поздно… Во всяком случае, старшина, нам первыми придется встречать этих непрошенных гостей…
И батальон стал готовиться к отражению противника. Вперед вышли красноармейцы с тяжелыми и длинными бронетанковыми ружьями, быстро окопались. Среди них в первой цепи оказался и рядовой Ферапонтов. Рядом с ним стояло несколько бутылок.
— Ты что, Сысой, на свадьбу собрался? — усмехнулся Сидоренко.
— Так точно, товарищ старшина, ох, и свадьба будет? — вглядывался Ферапонтов в приближающуюся пыль. — Кой-кому сильно достанется?…
— А где у тебя гранаты? — заглянул в окоп старшина.
— Есть и гранаты, товарищ старшина, но мне больше бутылочки нравятся. … А то взорвется или не взорвется… А тут завсегда — чик и танк вроде костра!.. Это наша тридцатьчетверка дизельным топливом питается, а немцы любят бензинчик, вот тут мы им пятачки и греем…
— Ты смотри, какой знаток! — удивился Сидоренко.
— А как же, мы такие, — поднял курносый нос еще больше кверху Ферапонтов, — научились…
В бинокль комбат уже различал среди поднятой пыли танки. Однако сосчитать, сколько их катилось по степи, было невозможно, мешала та же пыль, но Званцов хорошо различал машины.
— Т-II….Т-IV….Т-III… Весь набор их железяк…
— Много? — надел каску Сидоренко и примостился рядом с комбатом.
— Я насчитал тринадцать…
— Чертова дюжина…
— Но вряд ли это все… Плохо видно… Пока нас они еще не обнаружили. … Знают, что мы где-то здесь, но пока не видят…
Действительно, танкисты в черных комбинезонах находились в открытых верхних люках. Старшина в бинокль четко увидел на борту танка крест с белым окаймлением.
— Парад устроили гады! — скрипнул он зубами. — Но это вам не берлинская мостовая…
Когда танки приблизились, комбат дал приказ открыть огонь. Первыми начали стрельбу истребители стальных машин. Первым загорелся танк Т-III, уменьшил скорость, а затем остановился. Танкисты выскочили из машины и стали убегать назад. Но это им плохо удавалось. Здесь-то их и настигал шквальный огонь из стрелкового оружия. Едва заметный для немецких танкистов в смотровую щель Ферапронтов время от времени выползал из своего окопчика и бросал бутылки с зажигательной смесью на броню танков. Они моментально вспыхивали. Теперь уже пыль, перемешанная с огнем, бурно клубилась на позициях батальона. Это была рукопашная людей со стальными чудовищами, которые, достигнув окопа, крутились на нем, утюжили, смешивая землю с разорванными телами бойцов. Но и сами эти чудовища не оставались безнаказанными. Красноармейцы стряхивали с себя землю и подрывали их. Неравный бой продолжался несколько часов: гибли люди, как скирды сухих снопов, горели танки. Батальон оставался на своем месте и немцы вынуждены были отступить. Окружение дивизии не состоялось. И можно было двигаться дальше.
После боя от батальона не осталось и половины личного состава. Хоронили здесь же, в братской могиле. Лишь когда могилу закидали землей, обнаружили еще один труп — это оказался Сысой Ферапонтов. Он был маленький, намного меньше, чем когда был живой, почти ребенок. Старшина Сидоренко в изорванном обмундировании, черный от пыли и пота, глубоко нахмурив косматые брови, на своих могучих руках легко нес тело Ферапонтова, крепко, до крови прикусив нижнюю губу, чтобы не разрыдаться. Похоронили Сысоя Кондратьевича отдельно, вся степь стала его могилой, на которой еще темнели обгоревшие остовы семи немецких танков, подбитых лично им.
Достигнув намеченного рубежа, 112-я дивизия у Нижне-Чирской станицы вступила в ожесточенный бой с противником. Немцы не выдержали контратаки и, гонимые страхом, бежали назад. Грузовики, гужевой транспорт наезжали друг на друга, застревали, опрокидывались, загромождали дорогу. Между ними пробирались, топтались, протискивались, карабкались солдаты. Тот, кто спотыкался и падал наземь, уже не мог встать на ноги — его затаптывали, давили. Дикий хаос царил в отступавшей немецкой части.
— Не давайте им опомниться, — повторял полковник Сологуб, пытаясь закрепить успех дивизии.
Он и раньше всегда находился в авангарде своей части. Как у любого солдата, долго находившегося в боевой обстановке, и у него притупилось чувство опасности, но, с другой стороны, появление его на передовой вдохновляло красноармейцев, которые платили своего комдиву признательностью и безграничной любовью.
— Не давай… те… — полковник вдруг остановился, закинул назад голову, отчего фуражка его слетела на траву. — Не… не… — он обмяк и стал медленно валиться набок.
Солдаты подхватили своего командира, не давая ему упасть, затем подняли на руки, кровь горячим ручьем бежала по его виску, куда попала вражеская пуля. Комдив Сологуб погиб, что потрясло Званцова до глубины души. Он никак не мог поверить, что больше не будет с ними этого замечательного человека, сурового, но справедливого отца солдатам, беззаветно отважного воина.
С грустью хоронили после боя и комбата капитана Держакова, не состоявшегося Суворова. Перевязанный окровавленными бинтами и прикрытый по грудь плащ-накидкой, он со спокойным лицом лежал на краю наспех вырытой красноармейцами его батальона могилы, казалось, примирившийся со своей долей, с честью выполнивший
