Эхо наших жизней - Фейт Гарднер
После ужина я помогаю загрузить посудомоечную машину, и Майкл показывает мне свою комнату. Сначала я нервничаю, что он может попытаться меня поцеловать, но он вместо этого нацепляет на меня противошумные наушники и играет на барабанах. Эта огромная барабанная установка втиснута в самую маленькую в мире спальню рядом с матрасом. Все стены и даже потолок завешаны плакатами – отовсюду глянцевый блеск. Я смотрю на Майкла, как сильно он бьет по барабанам, как крутит палочки в руках, словно фокусник. Я хлопаю, когда он заканчивает.
– Очень круто, – говорю я.
– Спасибо, спасибо.
– А соседи не жалуются?
– Тут из соседей бар внизу и в соседней квартире – хозяин здания, буквально глухой. Так что нет, не жалуются. Хотя, когда Джошуа жил со мной, он это ненавидел. В нашей старой квартире я никогда не мог играть, когда он дома.
– А что он мог сделать? – спрашиваю я, не в силах сдержать любопытство.
– О, залетел бы сюда и стукнул меня. У меня на двери была защелка. – Он убирает палочки в чехол, давая понять, что закончил играть. – Он всегда приходил и начинал драку. Хэй, кстати, ты слышала мою первую группу? Давай я покажу тебе нашу семидюймовку…
Он показывает мне свою коллекцию пластинок и даже ставит несколько. На фоне музыки мой разум шепчет: «Стукнул бы меня». Я представляю, как Джошуа врывается в дверь в приступе агрессии. Жаль, что здесь нет Джой; она бы смогла подобрать слова для пластинок Майкла намного лучше меня. А я же задаю такие вопросы, как: почему такое название группы? Что за смешная обложка? Это хеви-метал? А Майкл отвечает на них, как терпеливый воспитатель детского сада.
– Я подвезу тебя домой? – спрашивает он через некоторое время.
Пока он везет меня обратно, я размышляю о двух вещах. Первая: неужели я правда ему не нравлюсь? Не то чтобы я хотела быть с ним, но, если он действительно общается со мной так тесно, на грани флирта, и при этом я ему даже не нравлюсь… тогда стоит задуматься о том, что во мне нет ни искры, ни привлекательных для других людей черт. И это пугает.
Вторая вещь гораздо важнее, поэтому я спрашиваю вслух. Иначе зачем вообще все это было?
– Как думаешь, почему твой брат сделал это?
Он долго не отвечает, так долго, что я убеждаюсь: задавать этот вопрос совсем не стоило.
– Он сделал это, потому что был в полном дерьме и нуждался в помощи. И никто его не остановил, – говорит он.
– Какой помощи?
– У него были проблемы. Он то принимал, то бросал лекарства от СДВГ, приступов гнева и кучи другой херни. Он всегда был неуравновешенным, даже в детстве. Устраивал припадки, истерики. Был жестоким. Его отец тоже был жестоким, не знаю, может, он перенял это в детстве. Честно говоря, понятия не имею, что могло бы ему помочь, но уверен, этого не случилось.
– Похоже, ты очень сожалеешь об этом.
– Я учусь с этим жить, – говорит он, а потом его голос становится намного бодрее: – Эй, замечала когда-нибудь этот знак?
Он указывает на большую табличку, мимо которой мы проезжаем по автостраде. На ней написано: «Акапулько Рок энд Соил».
– Я много лет ездил мимо нее и все думал, что там какой-то крутой клуб, – говорит он. – «Акапулько Рок энд Соул». Только недавно я узнал, что там просто продают грязь и написано «рок энд соил». Я все время неправильно читал табличку.[19]
– Забавно, – говорю я. – Наверное, мы видим то, что хотим видеть.
Он ухмыляется, барабаня пальцами по рулю. Бывают в жизни моменты, когда ты задумываешься, что за немыслимая цепь событий привела тебя именно туда, где ты находишься, – и это один из них. Я рада, что знакома с Майклом, хотя и не совсем понимаю, что у него на душе. Мне бы хотелось, чтобы Джошуа никогда не существовало. Чтобы его преступный поступок и его смерть перестали разъедать пространство между мной и Майклом. Конечно, без Джошуа мы бы никогда не сблизились. Я смотрю в окно на мост – поток машин на нем сверкает, как рождественские гирлянды. Я смотрю на множество огоньков жизней, которые я никогда не узнаю, на далекие фары, мчащиеся к чужим домам. Мир такой большой, а я такая маленькая.
– Ты знаешь, что кусаешь щеку, когда крепко задумываешься, Бетти? – мягко говорит Майкл. – Не ешь себя поедом.
– Я правда так делаю? – спрашиваю я, дотрагиваясь до щеки.
– Делаешь, – говорит он.
Я тру щеку. Он прав.
– Я и не заметила.
Я без конца смотрю в окно. Ночь – цвет всего, что мне неизвестно.
Глава 35
После той новогодней вечеринки я больше ни разу не говорила по душам с Адрианом или Зои. Мы лишь перекидывались бессмысленными сообщениями в группе – сплетнями о том, что наша школьная учительница по театру начала встречаться с тренером по плаванию, и о каком-то дрянном реалити-шоу, которое Адриан и Зои смотрели: о людях, играющих свадьбу после быстрых минутных свиданий. Всего несколько месяцев назад Адриан и Зои были моими самыми близкими друзьями. Год назад я думала, что влюблена в Адриана, а Зои – мой платонический соулмейт, но теперь я даже не знаю, кто мы друг другу. Я без конца прокручиваю в голове наш разговор в Новый год, чувствуя, как сводит живот при воспоминании о том, как Зои восторгалась моей мамой, как Адриан сделали странное замечание о ложных флагах, а потом я… Я уверена, что мои слова звучали пьяно и глупо. В одиночестве своей комнаты я мучительно краснею, вспоминая все это. Но почему? Это же была правда.
– Угадай, кто только что брал у меня интервью? – спрашивает меня мама, заходя домой с пластиковым контейнером китайской еды в одной руке и кипой писем в другой. Она скидывает туфли, вешает сумочку и кладет почту с едой на кухонный стол.
– Эм-м… CNN? – спрашиваю я.
– Еще одна попытка.
– Fox News?
– Я уже готова поставить на тебе крест.
– Ну и кто же?
– Зои Хаяси.
– О, клево. – Я не думала, что это выйдет так равнодушно, почти на грани с
