Циньен - Александр Юрьевич Сегень

— Ну, конечно!

— Знала и не сообщила мне об этом?

— А что тут сообщать? Это и так ясно. Но все-таки мы живем не в доме номер тринадцать, а в доме номер одиннадцать-бис. В данном случае ноуменальное важнее истинного. Порой наименование важнее предмета.

— Ну да! — не унимался Иван Алексеевич. — Если предателя назвать коллаборацио... цио... тьфу ты!.. коллаборационистом, он уже не предатель, а нечто благородное и объяснимое, понятное и простимое. И если продажную женщину назвать...

— Ян!

— Назвать куртизанкой или гетерой, то она уже как бы и не вполне продажная.

— Мальчики! Не ссорьтесь! — воскликнула Зинаида Николаевна, прикуривая очередную сигаретку и вычурно откидывая мундштук в сторону, чтобы пустить столь же вычурную струйку дыма.

«Боже, какие болтуны! — думал Трубецкой. — Взять бы револьвер да всех их тут же и к стенке! А что, это мысль! Надо же с кого-то начинать...»

— Позвольте продолжить ваши рассуждения, Иван Алексеевич, — устало произнес Дмитрий Сергеевич. — Если приживалу назвать желанным гостем, он как бы и перестает быть приживалой.

— Дмитрий! — гневно крикнула Зинаида Николаевна.

В квартире повисла зловещая тишина. Трубецкой встрепенулся, глядя на то, с какой ненавистью Иван Алексеевич и Дмитрий Сергеевич уставились друг на друга. Неужели кинутся в драку? Тогда с них можно брать пример. Тогда они не то что он.

Губы у Ивана Алексеевича побледнели, глаза налились злобой, но вдруг он откинулся к спинке стула и рассмеялся:

— Наповал! Точным выстрелом!

Все с облегчением выдохнули. Алексей Николаевич бросился наполнять бокалы и рюмки.

— Конечно же приживалы! А кто мы еще? Правда, Вера? Приживались у Цетлиных. Но мы все здесь приживалы, хотя называем себя красивым словом «эмигранты». Лярюссы, как говорит наша Тэффинька.

Нет, они такие же, как он. В последний миг струсят и не бросятся убивать друг друга. А потому из-за таких, как они, Россия оказалась вышвырнута из своих исконных пределов. Но стоп! Россия ли? Быть может, только старая, отжившая свое страна?.. Такие путаные мысли вертелись в голове у Бориса Николаевича.

— Но мы вынуждены были первое время ютиться у Цетлиных ввиду парижского квартирного кризиса, — стала оправдываться Вера Николаевна. — А теперь вот уже полгода как переехали на рю Оффенбах.

— И прекрасно, — дружелюбно произнес Дмитрий Сергеевич. — Выпьем за это и, пожалуй, переходим к чаю, ведь уже полседьмого.

Зинаида Николаевна посмотрела на Трубецкого и поспешила объяснить:

— Наши обеды строго регламентированы. С четырех до семи. Это не скупердяйство, а просто для того, чтобы не проводить драгоценное время за столом. Обычно после каждого обеда мы устраиваем длительные прогулки по городу. В жизни, как и в хорошем литературном произведении, места для разговоров должно уделяться примерно столько же, сколько для действия, для движения. Если хотите, для полета!

Борис Николаевич испросил прощения и ненадолго отлучился. Возвращаясь в гостиную, где проходил обед, он успел услышать, как Дмитрий Сергеевич говорил:

— По-моему, мрачная и малоинтересная личность.

А Зинаида Николаевна возражала:

— Не хочу даже слушать! В отличие от вас, господа, сидящие в тепле, человек бился с проклятыми большевиками. Ах, эти серебряные виски, я без ума от них!

Тут он и вошел, и первое его желание было немедленно уйти. Но ему уже наливали чай в чашку и коньяк в рюмку. И неудобно было откланяться. Он сел, мрачно наблюдая балет трех чаинок на дне чашки.

— Господин полковник, а расскажите, голубчик, о себе, нам чрезвычайно интересно, — ласково промурлыкала Надежда Александровна.

— Ничего интересного, дамы и господа, — отозвался Трубецкой. — Решительно ничего.

За столом воцарилось удивленное молчание, в которое через минуту он принялся вколачивать гвозди:

— Я человек, от которого уходят все женщины. И уходят к другим. И я всю жизнь попускаю это. Вместо того, чтобы убивать соперников. Я человек, который всю жизнь только и делает, что отступает. Я отступал от немцев и австрияков, потом отступал от красных. Отступал и отступал. Сначала — за Урал. Потом через всю Сибирь — аж до самого Дальнего Востока. Потом — в Китай. И наконец, из Китая — в Париж. А отступление, господа, это, знаете ли, не полет. Это бегство. И даже хуже. Это — драпанье, господа. И позвольте мне откланяться!

Он резко встал из-за стола, коротко кивнул, словно ударил лбом кого-то пред собою незримого, и повернулся, чтобы уйти.

— Нет-нет! — вскрикнула Зинаида Николаевна. — Господа! Скажите ему, что так нельзя уходить! Мы не отпустим вас. Мы все вместе отправимся бродить по Парижу.

— Умоляем вас остаться! — всплеснула руками Надежда Александровна. — Я не прощу себе, что задала вам дурацкий вопрос.

— И я очень прошу не уходить, — сказал Иван Алексеевич.

— Нам всем станет плохо, если вы уйдете вот так, — устало проскрипел Дмитрий Сергеевич, а Вера Николаевна добавила:

— Так горестно.

Она взяла его за руку и потянула, чтобы усадить на место. Алексей Николаевич вытянул из кармашка золотые часики и обозначил время:

— У нас еще ровно пятнадцать минуточек.

— Как раз чтобы я успела рассказать вам о наших удивительных соседях, — спохватившись, воскликнула Наталья Васильевна.

— Но сначала выпьем за нашего самого почетного гостя, — произнес Дмитрий Сергеевич и даже потрудился встать.

Иван Алексеевич и Алексей Николаевич тоже встали и стоя выпили за Трубецкого.

— Пусть ваша жизнь озарится неожиданным счастьем! — произнес Иван Алексеевич с неожиданным для него пафосом, а Вера Николаевна даже вытерла набежавшую слезу.

Делать нечего, пришлось остаться, хотя ему давно уже хотелось бежать от этих прекрасных болтунов. Он опрокинул в себя рюмку коньяка, стал пить чай и не сразу вошел в смысл дальнейшего рассказа, предложенного очаровательной Натальей Васильевной.

— Представьте себе, друзья, у нас в соседнем доме поселились китайцы. Молодая парочка.

— У вас прекрасный вид из квартиры, — сказала Вера Николаевна. — Просто чудный.

— Да, мы все время смотрим на дом Бальзака и воображаем себе, как он убегал через черный ход от кредиторов. По каменному коридору, который называется «улица Бертон». Как видите, и ему, французу, приходилось здесь улепетывать. Или, как сказал наш самый почетный гость, драпать.

— Мне вообще очень нравится улица Ренуар, на которой вы живете, — похвалила Вера Николаевна.

— Так что же китайцы, чем они так интересны? — спросила Зинаида Николаевна, с тревогой поглядывая на Трубецкого, который вздрогнул