Эхо наших жизней - Фейт Гарднер

– Надень обувь и выйди к дороге. Похоже, она в двух домах отсюда.

– Ты выйди.

– Я не хочу.

– Бетти, пожалуйста, – говорит она.

И она произносит это так жалостливо, с такой мольбой в больших глазах, в которых нет и следа смеха, что меня охватывает дрожь, отдающая легкой болью.

– Джой, да ладно тебе. Это в двух домах отсюда. Ты боишься пройти даже два дома?

– Просто сходи ради меня, сделай мне крошечное одолжение. Пожалуйста?

Мы смотрим друг на друга. Она все еще держит телефон в руке, отключив звук. Женщина повторяет «Алло» снова и снова. По телевизору идет очередной бой не на жизнь, а на смерть из фильма, на который мне совершенно все равно.

– Нет, – говорю я Джой. – Ты сама сходишь.

– Почему ты такая злобная сука? – взрывается она. – Ну серьезно, я заказываю нам еду, а ты не можешь даже выйти и забрать ее?

– Я хочу увидеть, как ты выйдешь на улицу.

– Иди на хрен, Бетти. Серьезно. Иди на хрен. – Она выглядит пугающе в маске для лица, с расширенными от гнева глазами. – Пошла вон из моей комнаты, и знаешь что? Никакой тебе пиццы. Наша вечеринка окончена.

– Ладно, – говорю я.

Я возвращаюсь в свою комнату и закрываю дверь. Я сижу на кровати и ничего не делаю, я жду. Наконец я слышу, как дверь открывается и хлопает. Какой сладкий звук, и тишина наполняет воздух. На мгновение мне кажется, что я парю. Моя сестра наконец вышла из дома впервые за несколько месяцев. Ура! Но через минуту я слышу всхлипывания. Я слышу их за окном. Я пытаюсь открыть его, но чертовы электронные замки мешают. Вместо этого я ругаюсь сквозь зубы так, что мама бы загордилась мной, а затем встаю и иду к входной двери. Я открываю ее. Моя сестра сидит на ступеньках на полпути вниз и рыдает, зарывшись в волосы. Она делала так в детстве, когда ей было особенно грустно: собирала волосы в охапку и плакала в них, как в платок. Это мерзко и одновременно очаровательно, и это та ее версия, которую я не видела как минимум лет десять.

– Эй, – говорю я, садясь рядом.

– Дело не в том, что я не хочу, – глухо говорит она в волосы. – А в том, что не могу. Я даже не могу пошевелиться вот сейчас. Не могу поднять глаза. Я просто хочу исчезнуть.

– Я здесь, все хорошо.

– Знаешь, это как твой страх высоты: как тебе страшно наверху, голова кружится, хочется свернуться в клубок и закрыть глаза?

– Ага, – отвечаю я, хотя после стажировки в высоченном здании мой страх притупился.

– Вот таким меня теперь кажется весь мир. Представь, если бы весь твой мир был на высоте двенадцати этажей. – Она всхлипывает. – Я это так ненавижу.

– Я и не подозревала, что все настолько плохо, – говорю я. – Вернее… я подозревала, но, Джой, ты кажешься такой довольной жизнью, что про все опасения легко забыть.

– Я буду довольна жизнью, если не придется никогда больше выходить. – Она шмыгает носом, но головы не поднимает. – Честно говоря, у меня, кажется, сейчас начнется паническая атака.

– Хочешь, я принесу твои таблетки?

– Да, но я также не хочу, чтобы ты уходила. – Она снова начинает всхлипывать.

– Как насчет такого: ты возьмешь меня за руку, закроешь глаза, встанешь, и мы вместе зайдем домой за таблетками? Прости, что заставила тебя выйти.

– Я хренова пародия на человека, – говорит она в волосы.

– Давай вернемся в квартиру.

Я помогаю ей встать, и она закрывает глаза. На тротуаре у подножия лестницы стоит мужчина в плаще и смотрит на нас большими страшными глазами. Мое тело встряхивает от адреналина, а разум услужливо шепчет имя: «Альберт Смит».

– Заходи внутрь, Джой, – говорю я как можно спокойнее, запнувшись о ступеньку в попытке побыстрее завести ее домой. Когда я закрываю дверь, то мельком замечаю, что мужчина уходит с собакой на поводке. Закрыв дверь, я вижу себя в зеркале в коридоре и понимаю, что как маньяк выгляжу я – все из-за маски для лица. Понятно, почему тот мужчина так уставился. – Где пицца? – спрашиваю я у Джой, стоя в теплом, похожем на утробу матери свете нашей светлой гостиной.

– Кики оставила ее на пороге дома с розовыми кустами. – Джой стягивает маску, щуря красные глаза. – У меня глаза горят, надо смыть это дерьмо.

– Я схожу за ней, окей?

– Хорошо. Спасибо, Бетти.

Я выбегаю на улицу и пугаю еще одного случайного собачника, пока забираю доставку с чужого порога и возвращаюсь домой. Я открываю пакет. Там пицца, шоколад, газировка и бутылка виски.

– Джой? – спрашиваю я, стоя в дверях ванной и показывая ей виски.

– А, да, – говорит она, забирая бутылку. – Хочешь? – Ее таблетки лежат на столике, рядом с пустым стаканом воды.

– Ты же не мешаешь алкоголь с таблетками? – спрашиваю я.

– Ой, отстань, – говорит она.

Она возвращается в свою комнату. Открывает виски и падает на кровать:

– Уж простите, если я хочу расслабиться в пятницу вечером после позорной панической атаки. Ты принесла пиццу?

Я разогреваю пиццу. Я смотрю на мамин бар, на почти пустую бутылку виски и вдруг все понимаю: куда делся алкоголь, почему моя сестра так счастлива, несмотря на обстоятельства, откуда у нее эти перепады настроения, бурный смех, все.

Но теперь я и лучше понимаю. Я знаю, что чем больше заставляю ее, тем сильнее отталкиваю. Вот почему я ничего не говорю. Еще несколько минут я вместе с Джой смотрю неинтересный мне фильм. Она пьет совсем немного, может быть, несколько глотков, и убирает бутылку под кровать. Я делаю вид, что не вижу. Я умываюсь и иду в мамину комнату за свежим полотенцем. Я захожу в ее ванную и вытираю лицо, и почему-то мне становится грустно от вида маминых кремов, засушенной розы в пустой синей бутылочке, флакона с духами на столике. Мне грустно, потому что кажется, что мама уехала совсем не на одни выходные, что мы уже не те, что раньше, и что я одновременно хочу уехать отсюда и не могу представить себе это.

У меня болит поясница от того, что я весь вечер просидела на кровати Джой, поэтому я беру подушку с маминой кровати перед возвращением к сестре. И замечаю на полу между маминой тумбочкой и кроватью свёрнутый листок бумаги. Я беру его в руки, и сердцебиение резко ускоряется. Я точно знаю, что это. Но правда ли я хочу это прочесть? Нет. Но