Идущая навстречу свету - Николай Ильинский

— Да я что-то нынче… — принялся отнекиваться он, — голова что-то… Давай в другой раз, а, Митя?

— Ну, как хочешь, — ответил тот.

Оркестр продолжал играть. На танцплощадке откуда-то появились моряки. Пока звучал «Осенний сон» и молодежь самозабвенно кружилась, все было хорошо, спокойно. А в перерыве началось непредвиденное. Говорили потом, что один из моряков стал доказывать свое превосходство над всеми, особенно когда заметил, что его выходка нравится некоторым девушкам. Навести порядок, как обычно, взялся баритонист Суров. Слово за слово, мат за матом и в ход пошли кулаки. Завязалась драка, что часто бывает на танцевальных площадках.

— Дай! — Суров протянул руку Дмитрию Семенову, и тот, не отдавая себе отчета, машинально снял ремень и подал его другу…

Драка, крики, визги. Прибежали два работника милиции. Но было поздно — на танцплощадке без признаков жизни лежал моряк, начавший потасовку, и по щеке его текли струйки крови: удар металлической пряжкой пришелся по виску, что и привело к несчастному случаю. Ударил баритонист Суров, а ремень принадлежал барабанщику Семенову.

Погиб человек, убит в бессмысленной драке — страшнее преступления не бывает. Сурова и Семенова взяли под арест. Помнит Званцов военный суд, который проходил в воинской части. Александр старался не ходить на суд, ему было больно и жалко Семенова. Громом с ясного неба прозвучал над головой воспитанника суровый приговор. Виртоуз-барабанщик получил тюремный срок, вина его заключалась, скорее всего, в том, что именно его ремнем был убит моряк, хотя Семенов лично удары не наносил. Но в потасовке участвовал? Участвовал. Отвечай! Жизнь его на этом не заканчивалась, однако перспектива музыкальной карьеры угасла, словно вечерняя заря в непогожий день.

Еле удержался на службе дирижер капитан Молчанов. Но стало понятно, что в день окончания срока службы его немедленно уволят. Поэтому разговоры об отъезде в Харьков проходили уже ежедневно. Оркестр в городской парк больше не допускали — играй марши: встречные больше на разводах, обычные — во время строевых учений, и никаких тебе вальсов и полонезов.

— Монтя, скажи прощай своему «Чардашу», — обидно шутил над Громогласовым коллега Лемешев.

— Почему моему? — кривил губы Степан. — Скажи об этом Витторио Монти.

— Ладно, ладно, — успокаивал музыкантов дирижер, — все уляжется, забудется, — а вы почище играйте как ни в чем не бывало… Сурова мне жаль как баритониста, а как человека — нет, очень вздорный. А вот Семенова — жаль, попал, как кур в ощип…

Почти ежедневно в оркестр приходили новые ноты классических произведений, музыки советских композиторов и народных песен. Музыканты с увлечением разучивали отрывки из опер, мелодии из кинофильмов. Не было раздолья ударникам в духовом оркестре. Даже мастер игры на геликоне Артем Довбыш приуныл.

— «Половецкие пляски» принесли, но что мне в них? — жаловался он Молчанову. — Всякий раз вспоминаю фильм «Волга, Волга» и партию баса из «Музыкального момента» Франца Шуберта «Смерть Изольды» на великой русской реке, где, как утверждал герой картины Иван Иванович Бывалов, лично ему знакомый товарищ… Шульберт… оставил больше пауз, чем звуков…

— Нс волнуйся, Артем, придет и тебе что-нибудь этакое, — обнадеживал Довбыша дирижер, — весь город услышит твой геликон…

— Дембель на носу, товарищ капитан, скоро я вам сплошную паузу оставлю, — сокрушался басист. — Будет мой геликон реветь в вологодских лесах, пусть олени с оленятами слушают… Ага!..

После драки со смертельным исходом и суда к оркестрантам стали подходить заметно строже. Ведь сняли стружку и с дирижера: как профессионал он, может, и неплохой, а вот воспитатель никудышний — только бы до пенсии продержаться. Александр старался оказать ему всяческую помощь — как много читавший, он находил в книгах высказывания разных светил: и отечественных, и зарубежных.

Мало я с вами провожу политической учебы, — говорил дирижер, — методы моего воспитания сильно устарели…

— Товарищ капитан, при чем тут ваши методы воспитания! — отвечал Александр Молчанову. — Молодежь испокон веков была неисправимой, ее всегда тянуло на что-нибудь противоправное… Вот я вычитал, что говорил о молодежи граф Александр Христофорович Бенкендорф…

— Кто?! — поднял рыжеватые брови над переносицей Молчанов и удивленно посмотрел на Званцова. — Какой еще граф?!

— Тот, что при царе Николае Первом жил… Что за Пушкиным наблюдал…

— Час от часу не легче!.. При чем тут Пушкин?!.. Званцов, лучше бей в свои тарелки! — Александр, не показывая обиды на лице, замолчал, а дирижер после длительной паузы вдруг спросил: — И что он, граф этот, с Пушкиным?…

— Царю сказал, что Пушкин — большой шалопай, но если с ним позаниматься, то можно будет иметь немалую выгоду…

— А Пушкин?

— А Пушкин ему эпиграммку:

Хоть герой ты, в самом деле,

Но повеса ты вполне.

— Правильно, Пушкин за стихами в карман не лез, молодец! — Молчанов задумался, попробовал верхней губой нижнюю — не колется, и вдруг напомнил: — Но ты про молодежь начал…

— А, — кивнул головой Александр, — про молодежь Бенкендорф нелестно говорил… И тогда молодежь такой же… неуправляемой была…

— Но есть же высказывания о молодежи Ленина, Калинина, а ты — граф… Он — враг нашего общества!. Знаешь, какое у нас общество? Социалистическое!..

— Граф Бенкендорф воевал за Россию, трудился на ее благо, первые железные дороги под его присмотром прокладывали… А его сестра Дарья Христофоровна — первая женщина-дипломат в России… Бывает не граф, а мужик мужиком, но предатель или вор…

— Нет, Званцов, ты меня, смотри, подведешь под монастырь, — возмутился капитан Молчанов. — Где ты таких мыслей нахватался?

— Читаю много, товарищ капитан…

— Не то читаешь, Званцов, не ту литературу… Слыхал я, что и по ночам читаешь?…

— Бывает…

— Запрещаю!.. Я хоть и не граф, а… прикажу дежурному по казарме свет выключать… Хотя ты ж не в казарме читаешь!.. Ох и хитрый ты, Званцов, был бы ты в музыке таким докой, цены б тебе не было!..

— По-моему, товарищ капитан, заставили канаву копать — копай ее не хуже других, а даже лучше…

Ты смотри мне, докопаешься! — погрозил пальцем дирижер Александру.

«Пальцем погрозил — это чепуха, не страшно, — подумал Александр, — поскорей бы на срочную перейти…» Однако до срочной ему надо было служить и служить. Каждый день превращался в год, хотя Александр уже мысленно сочинял рапорт на имя командира полка с просьбой перевести его из музыкального взвода в батарейный расчет. Он любил музыку, но слушать, а не играть.

— В любом деле надо быть равным со всеми, а то и лучше всех, — объяснял он Семену