Обед, согревающий душу - Ким Чжи Юн

Они вернулись в машину. На этот раз за руль села Мунчжон. Ранним утром на дорогах не было лихачей, которые то и дело меняют полосы движения, подрезая других. Но приходилось ехать по навигатору, и Кымнам быстро почувствовала усталость. Сообщив Мунчжон название традиционного рынка, куда им следовало отправиться, Кымнам прислонила голову к спинке сиденья.

— Мам, тебе не тяжело вести дела в доме ланчей? Судя по тому, что я вижу, это огромный труд. Ведь подготовку продуктов ты начинаешь задолго до открытия. Может, будет лучше учесть твой возраст и немного разгрузить себя?.. — осторожно предложила Мунчжон.

— Ты можешь представить, что кто-то повесит замок на дверь дома? Сама же только что назвала так мой магазин, — тихо ответила Кымнам, продолжая лежать с закрытыми глазами.

Выехав из переулка на главную дорогу, Мунчжон улыбнулась:

— И правда. Есть заведения, которые так и хочется назвать «домом»: дом ланчей, дом ттокпокки, дом кимпабов… И даже странным не кажется.

— Пока я еще могу открывать двери моего магазина, они будут открыты для всех. И всегда посетителей будет ждать мое: «Велкам!» и «Си ю эгейн!». Я останусь верна преданным моей стряпне людям.

— Да-а, твоя верность дорогого стоит. Кстати, а куда ты ходила вчера ночью?

— Что значит «ходила»?

— Я отчетливо слышала, как ночью хлопала входная дверь.

— Тебе, наверное, приснилось. Ой, ладно. И меня что-то в сон потянуло. Чуток вздремну. Будь осторожна за рулем.

Зевнув, Кымнам прикрыла глаза, и Мунчжон убавила музыку.

Прибыв на традиционный рынок, работающий с самого рассвета, Мунчжон достала из багажника тележку для похода за продуктами и, толкая ее вперед, последовала за Кымнам. Та планировала приготовить и выставить новый десерт — сладкие сольги[127] с красной фасолью и тыквой. Они отправились в проверенный магазин, где купили черную и красную фасоль с горохом. А для тыквенной начинки приобрели большую, зрелую тыкву с частыми полосками. Кымнам так быстро бегала по рынку, что Мунчжон еле поспевала за ней. Наконец со всеми покупками они отправились в лавку, где можно было заказать свежий тток. Хозяйка лавки и ее сын радостно приветствовали Кымнам и предложили ей растворимый кофе, но старушка вежливо отказалась, сославшись на то, что пьет только американо. Мунчжон с облегчением выдохнула. Ей хотелось скорее уйти отсюда. Всевозможные запахи рынка и так вызывали у нее приступы тошноты, но запах рисовой муки в этой лавке был просто невыносимым. Пока Кымнам делала заказ, Мунчжон несколько раз чуть не стошнило, но она все-таки смогла сдержаться, переключив внимание на люминесцентные лампы, покрытые белой рисовой мукой, словно снегом. Но когда сняли крышку с пароварки и горячий запах свежего ттока заполнил помещение, Мунчжон почувствовала, что ее вот-вот вырвет. Уточнив, где туалет, она, прикрыв рот ладонью, выскочила и бросилась в указанном направлении.

Бегом по потрескавшейся дороге она добежала до лестницы, про которую рассказала хозяйка лавки, поднялась на три пролета вверх и увидела указатель с надписью «туалет». На старом унитазе всюду виднелись грязные разводы, но думать об этом было некогда. Как только Мунчжон отняла ладонь ото рта, желудочный сок обильно полился в унитаз. Она достала лекарство из свисающей через плечо фирменной сумки «Сен-Лоран», бросила таблетку в рот, напрягла горло и проглотила ее. После чего наконец выдохнула.

Мрачно нахмурившись, Кымнам с тележкой ждала дочь перед лестницей. Она вдруг поняла, что еще ни разу после возвращения Мунчжон не видела, как та что-то с аппетитом ест. Раньше она уже с раннего утра приставала к Кымнам с просьбами приготовить ее любимый кимпаб. А в этот раз еще не попросила ничего из любимых блюд: ни кимпаб, ни кимчхиччигэ[128], ни пулькоги, ни пибимпаб[129]. Когда Мунчжон пояснила, что у нее бессонница и тошнота от смены часовых поясов, Кымнам предложила просто посыпать рис сладко-соленой стружкой из водорослей, но Мунчжон отказалась и от этого блюда. А когда перед ней поставили обычный острый рамён, только отхлебнула бульона, не прикоснувшись к лапше.

— Я уж хотела подняться, постучать тебе по спине или еще как-то помочь…

— Нет, все в порядке. Надо же, как долго в этот раз у меня идет адаптация, — нарочито спокойным голосом ответила Мунчжон, стараясь не смотреть на маму. Но Кымнам заметила это и, когда Мунчжон уже собиралась забрать у нее тележку, схватила дочь за руку:

— Что с тобой? Отвечай честно.

— Я же говорю: никак не могу привыкнуть к смене часовых поясов.

— Та, что жить не могла без кимпаба, сейчас даже не заикается о нем. Ни ложки нормально не проглотила!.. Как это понимать?

— Организм привыкнет, и буду уплетать за троих. Все равно ничего не усвоится в таком состоянии, встанет комом и будет только хуже. Мам, пойдем скорее открывать магазин. Опоздаем же!

Мунчжон схватила все еще переживающую Кымнам за руку и повела за собой.

Открыв двери «Изумительного ланча», они зашли внутрь.

Кымнам снова остановилась перед зеркалом и, как заклинание, произнесла:

— Хэв э найс дэй!

Мунчжон это показалось забавным, и она спросила:

— Ты сама себе это говоришь?

— Йес! Сама себе, конечно. Желаю прекрасного дня.

— Ну даешь. В твоем стиле! Просто гуд!

Глядя на дочь, которая скопировала ее манеру речи, Кымнам наконец-то улыбнулась. И все-таки ее не отпускала тревога за Мунчжон, у которой явно что-то стряслось.

Кымнам подошла к кассе и надела белый фартук с вышитыми на нем красными розами. Затем повязала волосы платком с вышитыми маргаритками, подключилась по блютусу к колонке, и заиграл старый поп-хит New York, New York с зажигательным ритмом под аккомпанемент саксофона.

— В последнее время мне так нравится эта песня. Просто гуд!

Мунчжон, посмотрев на маму, улыбнулась. Кымнам обернула вокруг ее талии бежевый фартук с цветочным орнаментом, напоминающим фрезии.

— Покрошить зелень-то сможешь? — хитро улыбнулась Кымнам.

Когда Мунчжон начала нарезать шпинат, то ощутила его чуть заметный земляной запах. Было неприятно, но терпимо. Наливая солод в огромную кастрюлю для приготовления сикхе, Кымнам подпевала песне. Мунчжон изредка поправляла мамино английское произношение, и Кымнам старательно скручивала язык, громко повторяя за дочерью. А та смеялась. Когда же Кымнам заметила, что Мунчжон все еще возится со шпинатом, то громко заругалась:

— Еще не закончила? Пора уже переходить к пророщенной сое. Руки-то твои одну краску видят, так даже шинковать не научились… Никакого прогресса в готовке!

— Я быстро! Ой!

Обрезая стебли у шпината, Мунчжон полоснула прямо по пальцу, и брызнула алая кровь.

— Упс! Что же делать? Подожди-ка. Принесу пластырь.

— Мам, не суетись. Все нормально. Я