Год без тебя - Нина де Пасс

Мое дыхание только учащается.

– Ты не понимаешь…

– Пойми сама. – Гектор берет мое лицо в ладони. Этот жест удивляет меня, я забываю дышать, вся моя концентрация заключена в этом моменте. Я сосредотачиваюсь на его лице, отвлекшись от всего остального, и где-то на заднем плане стены больше не смыкаются над нами. – С тобой здесь ничего не случится.

Я смотрю на него глазами, полными отчаяния.

– Зачем ты все это для меня делаешь?

– Я думал, это и так понятно. – Он тянет меня подняться. Мы смотрим друг на друга; воздух вокруг так и искрит напряжением. Секунды идут, и в уголке сознания я гадаю, чего он ждет. Но вместо того чтобы подступить ближе, он делает шаг назад, и в этот самый миг лифт оживает. Вместо ожидаемого облегчения я испытываю лишь одно разочарование.

– Видишь, – говорит Гектор, пока лифт со скрипом едет вниз. – Все не так уж плохо, правда?

Я ошарашена, что никак не связано с неполадками в лифте, но руки у меня не дрожат. Я пытаюсь отыскать в себе смелость сказать ему о том, что крутится в моей голове, но, прежде чем успеваю раскрыть рот, в поле зрения попадает панель с кнопками, и я замечаю красный тумблер с большой надписью «СТОП». Я перевожу взгляд с тумблера на Гектора, и выражение его лица меняется. На секунду вид у него становится виноватый, и этого мне оказывается достаточно, чтобы понять.

Меня разыграли.

Я теряю самообладание. Ни на секунду не задумавшись, я отвешиваю ему мощную пощечину.

– Пошел ты, Гектор.

Я выскакиваю из лифта и выбегаю сквозь двойные двери на улицу. Останавливаюсь, только когда руки упираются в кованую ограду. Вцепляюсь в ее край и перегибаюсь вниз. Выбежавший следом Гектор останавливается позади меня. Даже открытого пространства мне теперь недостаточно; я хочу оказаться как можно дальше от него.

Что я наделала? Позволила себе стереть все границы разумного. Минуту назад я расстраивалась, что лифт поехал.

Джи мертва.

Ее нет.

А я думала о другом. О Гекторе.

– Чего тебе от меня надо? – ору я на него, осмелев от ярости. – Какого черта тебе надо?

– Кара, послушай…

– Нет, это ты послушай! – кричу я. – Сначала ты рассказываешь мне свои секреты, потом целуешь меня, потом я рассказываю тебе свои, а ты меня прощаешь – поверить только! Ты меня прощаешь! – Я грубо, с неверием усмехаюсь. – А теперь еще это. Ты запер меня в лифте, хотя знал… знал… Ты намеренно сводишь меня с ума. Это что для тебя, игра? Я – игрушка?

– Не сердись на меня, – тихо произносит Гектор. – Я просто хотел тебе показать, что ты все можешь.

– Хотел мне показать… Знаешь, когда я в последний раз оказывалась заперта в таком же маленьком пространстве? Когда висела вниз головой в машине с моей мертвой подругой! Несколько часов! Ты хоть имеешь представление, что при этом испытываешь, Гектор? Когда часами торчишь рядом с лучшей подругой, пока ее тело остывает? Знаешь? Не знаешь, конечно! Тебя ведь из машины не вырезали!

Внезапно я снова оказываюсь там. Выдранные из платья темно-зеленые нитки свисают вдоль моего тела. Пайетки, смешавшиеся с кровью и осколками стекла, везде: на приборной панели, на потолке. Она тоже здесь: бледная, израненная, безжизненная. И я тянусь к ней, но правая рука не слушается. Я перевожу взгляд на руку – на рваную рану до кости. В глазах плывет, но нет, я должна оставаться в сознании. Я должна привести ее в чувство. Я пытаюсь дотянуться до нее левой рукой, но ремень безопасности слишком тугой, не дает мне сдвинуться с места. Так что я кричу на нее, приказываю ей очнуться. Очнись, Джи. Пожалуйста, очнись. Я повторяю эти слова снова и снова, пытаюсь вывернуться из-под ремня, пытаюсь высвободиться, пытаюсь разбудить ее. Очнись, Джи. Пожалуйста, очнись.

Гектор касается моего плеча.

– Кара, я…

Я взбешенно стряхиваю его руку.

– Держись от меня подальше, Гектор. Избавься от своей идеи спасти меня, принуждая делать всякое… О чем ты думал? Что станешь тем, кто волшебным образом меня исцелит? Что, сумев помочь мне, ты как-то искупишь вину за то, что не смог помочь брату и не можешь помочь матери? Хватит, Гектор! Я не пластырь, чтобы склеить твою разбитую семью.

На его лице проступает боль, но мне плевать. Я настолько зла, что других чувств во мне не осталось. Гектор делает глубокий вдох и подходит ко мне с протянутой рукой. Я отталкиваю ее. Он все равно приближается.

– Тебе уже лучше, Кара.

– Нет, не лучше, – ядовито сплевываю я. – То, что я наконец-то рассказала тебе все начистоту, не значит, что я исцелилась. Не значит, что я способна жить дальше… ВЗГЛЯНИ НА МЕНЯ! Я же не в себе! И это, по-твоему, лучше?

Он понижает голос.

– Ты напугана, Кара, и это нормально. Это значит, что все по-настоящему, это значит, что есть прогресс.

Я хохочу; мой смех звучит жестоко, безумно.

– Думаешь, меня пугает, что я иду на поправку?

Он не медлит с ответом:

– Да. Я это знаю.

Вот же она, прямо перед моим носом. Правда – в конце-то концов. Все, я сама это признала; я сказала это вслух – и я все еще жива. Прощение Гектора и Рэн продемонстрировало мне, что я способна жить дальше. Я признала свою вину, больше меня ничто не тяготит. Если я буду честна, если стану прикладывать усилия, я смогу выплыть из этой тусклой серости, смогу обрести новых друзей, смогу позволить себе влюбиться, снова что-то почувствовать. Смогу заново выстроить свою жизнь. Сны прекратятся, и я опять буду крепко спать.

Эта правда шокирует больше всего.

Если Джи не станет больше приходить ко мне во снах, забуду ли я ее? Если я буду жить дальше, значит ли это, что она останется в прошлом?

И я знаю, что где-то в тех глубинах души, куда я не отваживалась заглядывать прежде, живет та часть меня, которая не хочет двигаться дальше. Которая не хочет, чтобы у меня в поле зрения не было Джи. Потому что если я соглашусь жить без нее, это будет значить, что я с ней попрощалась, и если я попрощаюсь с ней, не решат ли сделать то же все остальные? И тогда смерть Джи потеряет значение. Она превратится в маленькое пятнышко в наших воспоминаниях; в пятнышко, на которое мы предпочитаем не смотреть, чтобы не провалиться снова в яму горя. Я слишком любила ее, чтобы вот так с ней расстаться.