Торговцы мечтами - Гарольд Роббинс

Карандаш опять забегал по бумаге.

«Не хочется уходить ночью, но завтра явятся кредиторы. Так что это лучший выход».

Джонни подписался и перечитал написанное. Что-то в письме казалось пустым и формальным. Так не прощаются с друзьями. Он импульсивно принялся вновь писать.

«Р. S. Скажи Дорис и Марку, что если цирк когда-нибудь приедет в Рочестер, они будут ходить туда бесплатно. Спасибо за все. Дядя Джонни».

Настроение Джонни немного поднялось. Он встал и прислонил письмо к пустому бокалу, стоящему на столе. Внимательно огляделся по сторонам. Он не мог позволить себе что-нибудь забыть здесь — денег осталось очень мало. Нет, все в порядке, ничего не забыл.

Джонни бросил последний взгляд на письмо, выключил свет и вышел из комнаты. Он не заметил, как от сквозняка письмо слетело на пол. Глядя по сторонам, Джонни медленно прошел по залу.

Справа стояли «однорукие бандиты», рядом с ними — мультипликационные машины. Чуть дальше находились автоматы, в которых исход поединка решали мастерство и реакция игроков — бейсбольная машина с бэтсменом и девятью игроками и ринг с боксерами, у которых на щеках виднелись продолговатые металлические пуговицы. Слева располагались ряды скамей для зрителей кинопроектора, которого он так и не дождался. У самой двери стоял автомат «Бабушка-гадалка», предсказывающий судьбу.

Джонни посмотрел через стекло на куклу. Ее голову покрывала белая шаль, на которой звенели монеты необычной формы и различные амулеты. В темноте она казалась живой и смотрела на Джонни ярко накрашенными глазами.

Джонни нашел в кармане монету, протолкнул в щель и нажал на рычаг.

— Ну-на поведай мне судьбу, старушка, — попросил он.

Зажужжал механизм, рука куклы поднялась и тонкие металлические пальцы прошлись по рядам аккуратно расставленных перед ней белых карточек. Шум усилился. Гадалка выбрала карточку, с трудом повернулась и бросила ее в лоток. Жужжание прекратилось, и карточка вылетела по лотку к Джонни. В этот момент с улицы донесся свисток поезда.

— Черт! — пробормотал Джонни. — Надо бежать.

Он сунул карточку в карман, схватил чемодан и быстро вышел на улицу. Несколько секунд смотрел на темные окна второго этажа. Кесслеры спали. Ночь оказалась прохладной. Джонни надел пальто, поднял воротник и поспешил на станцию.

Дорис внезапно проснулась и уставилась в темноту. Затем повернулась на бок, лицом к окну. Уличный фонарь осветил идущего человека с чемоданом в руке.

— Дядя Джонни, — сонно прошептала девочка и опять заснула.

Утром Дорис ничего не помнила, но подушка оказалась почему-то влажной, словно она плакала во сне.

Джонни стоял на перроне. Показался поезд. Парень полез в карман за сигаретой и наткнулся на карточку.

«Вам предстоит путешествие, из которого, вам кажется, вы не вернетесь. Но вы вернетесь, причем очень скоро. Бабушка-гадалка все знает».

Джонни громко рассмеялся и поднялся в вагон.

— На этот раз ты почти угадала, старушка. Но ты ошибаешься насчет возвращения. — И он выбросил карточку в темноту.

Однако ошибалась не «Бабушка-гадалка», а Джонни Эдж.

2

Петер Кесслер открыл глаза. Он лежал на большой двуспальной кровати, и голова медленно прояснялась ото сна. Петер потянулся, задев правой рукой впадину на еще теплой подушке, на которой спала Эстер. Из кухни донесся голос жены, которая велела Дорис поторопиться с завтраком, если девочка не хочет опоздать в школу. Окончательно проснувшись, Кесслер встал и направился к стулу, на котором лежала одежда. Полы длинной ночной сорочки волочились по полу.

Он снял рубашку, надел нижнее белье, брюки. Сидя, натянул носки, обулся и вышел в ванную. Открыл воду, достал набор для бритья и принялся взбивать пену, напевая старинную немецкую песню, которую помнил еще с детства.

В ванную заглянул Марк.

— Папа, я хочу пи-пи, — заявил мальчуган.

— Давай сам, ты уже большой мальчик.

Марк закончил пи-пи, взглянул снизу вверх на отца, который правил бритву, и поинтересовался:

— Можно мне сегодня побриться?

— Когда ты брился в последний раз? — Отец серьезно посмотрел на сынишку.

Марк потер пальцами щеку, как всегда делал Петер.

— Позавчера, но у меня быстро растет борода.

— Ладно, — сказал Петер, заканчивая править бритву. Он протянул мальчугану стаканчик с кисточкой. — Намылься, пока я буду бриться.

Марк покрыл лицо пеной и принялся терпеливо ждать, когда отец закончит бриться. Мальчик ждал молча. Он знал, что бритье очень важное и тонкое дело и, если мешать, можно порезаться.

Наконец отец закончил бриться и повернулся к сыну.

— Готов?

Марк кивнул. Он побоялся проглотить пену, если откроет рот.

— Повернись-на, — велел Петер, опускаясь на колени.

Мальчик повернул голову, закрыл глаза и попросил:

— Только не порежь меня.

— Я осторожно, — пообещал Петер, прижал бритву обратной стороной к лицу сынишки и начал снимать пену. Через несколько секунд он встал и объявил: — Все.

Марк открыл глаза и потер щеки.

— Гладкие, — счастливо объявил малыш.

Петер улыбнулся. Он ополоснул бритву, вытер и аккуратно спрятал в коробку. Затем помыл стаканчик и кисточку. Смыв с лица остатки пены и вытеревшись, он взял Марка на руки.

— А теперь идем завтракать.

На кухне он усадил сынишку и сел на свое место.

— Доброе утро, папа, — чистым и ясным голосом поздоровалась Дорис, целуя отца.

— Gut morgen, liebe kind,[1] — ответил Петер, обнимая дочь. После рождения Марка он всегда так отвечал Дорис. Марк стал у него любимцем, и Петер испытывал чувство вины перед дочерью. Поэтому он старался уделять Дорис больше внимания, быть с ней помягче.

Дорис вернулась на свое место. Петер с удовольствием смотрел на дочь, красивую девочку с золотыми косами, уложенными короной, и нежными синими глазами. На щечках играл румянец. Кесслер вспомнил, что семья переехала в Рочестер из перенаселенного нью-йоркского Ист-Сайда из-за слабого здоровья Дорис в раннем детстве.

Эстер принесла тарелку с вареными яйцами, копченой лососиной и зажаренным в масле луком. С тарелки поднимались ароматные запахи.

— Лососина с яйцами! — радостно воскликнул Петер, шумно принюхиваясь. — Как тебе удается достать ее, Эстер?

Эстер гордо улыбнулась. В Рочестере копченую лососину не продавали, но ей присылали из Нью-Йорка.

— Это кузина Рашель прислала из Нью-Йорка, — ответила она мужу.

Накладывая еду, Петер Кесслер любовался женой. Она была на год моложе его, по-прежнему стройна и красива, как тогда, когда он пришел в скобяную лавку ее отца сразу после приезда в Америку. Эстер, как в старину, собирала густые черные волосы на затылке, с ее круглого лица спокойно смотрели карие глаза. Она начала накладывать еду сынишке.

— Я побрился, — сообщил Марк