Москва, Адонай! - Артемий Сергеевич Леонтьев
– Долго меня ждал?
– Часа два.
Она стояла спиной к актеру, но Арсений понял, как сильно укололи женщину его слова – торопливый стук ножа по доске вдруг резко оборвался, Лика замерла, словно получила удар под дых и теперь старалась перетерпеть боль. Она не повернулась, не посмотрела через плечо, просто через некоторое время как будто спохватилась и продолжила резать овощи, нож снова застучал. Прелое чувство ревности ядовитым душком начало расползаться по кухне: актер не ощущал запаха резаных овощей, он вдыхал жестокую горечь самки, которая хочет самоутвердиться, ощутить себя единственной и незаменимой, особенной. Затылок Лики испускал электрические разящие иглы, направленные на Орловского – ощущал пульсацию сдавленной ненависти. Когда женщина повернулась с тарелкой салата и поставила ее перед Арсением, ее лицо было непроницаемо и равнодушно. Он попросил:
– Покажи мне его фото…
Лика как-то неуместно пожала плечами и спокойно посмотрела ему в глаза.
– Во-первых, кто тебе сказал, что его собираются фотографировать в ближайшее время? Он еще слишком маленький, а во-вторых, ты вообще наплевал на уговор, да? Я всегда знала тебя, как человека, который держит слово…
Арсений опять отвернулся к окну:
– Мать-перемать… Чувствую, без кровопролития не обойдется.
– Перестань, Арс, мы же договаривались! Я понимаю, да, твой ребенок. И ничего не знать… Но ты осознанно шел на это.
– Откуда я знал, что так будет?! Каждый день отцом становлюсь?! «Осознанно»! Знать я не знал, что такая связь с ребенком возникнет: я думал, кончу и все, как обычный трах будет…
Лика выронила из рук ложку.
– Арсюш, остынь. Хорошо, прости, что игнорила звонки, я не должна была так поступать… но я не знала, как еще тебе объяснить, что твое внимание напрягает Лилиного мужа… это если о-о-о-чень мягко выражаться, а вообще он в бешенстве из-за твоих звонков… это притом, что он знает только о половине.
– Лилиного? Ее зовут Лиля?
– Тьфу ты, что ты будешь делать… проболталась… Да, Лилей.
Лицо актера стало тихим и немым, как вода, – прозрачным. Он как будто начал вдруг отстаиваться, поэтому больше минуты не издавал ни слова. Потом постепенно оживился, взгляд снова стал подвижным.
– Лиля и Ярослав… Мне нравится. Послушай, я хочу увидеть его.
– Даже думать забудь, Арс… что ты со мной делаешь? Мы же договорились, тебе деньги заплатили, в конце концов…
Актер резко ткнулся в стол – столкнулся с ним, как сталкиваются две льдины. Покачнувшаяся кружка повалилась и покатилась к краю столешницы, но Лика успела ее поймать.
– Да в жопу мне ваши деньги, хоть сейчас отдам!!!
Арсений достал из-за пазухи пиджака несколько стопок с пятитысячными купюрами и бросил перед собой.
– Перестань! – Лика накрыла купюры сухим полотенцем, как будто прикрывала неприятную ей наготу неприятного человека. – Убери.
Актер не шевелился. Женщина еще немного подождала, затем собрала пачки и положила ему на колени, закутав их все в то же полотенце.
– Хорошо, допустим, ты увидишь его, дальше что? – отошла на шаг, скрестила руки и уставилась в упор.
– Не знаю, – пожав плечами, – сейчас просто хочу его увидеть. Почти весь нынешний год хотел только этого… где-то там развивается новый человечек, мой человечек, отделившийся от меня, а я… да просто увидеть, и все. Да и с Лилей нужно поговорить. Мне хоть какая-то логическая законченность во всей этой истории нужна, у меня, наверное, подсознательное ощущение незавершенности… это и взлохматило меня: как лунатик хожу.
Орловский поймал себя на том, что когда-то это же самое чувство незаконченности, non finito его отношений с Ликой, казалось ему достоинством, он неоднократно отмечал эту пунктирность их разрыва, как однозначное благо, не давшее им окончательно пресытиться друг другом, как бы израстись, теперь же Арсений страдал из-за того же самого в отношении к другой женщине, потому что хотел бесконечного развития с ней. Это самое поняла сейчас и Лика, у которой от ревности даже изменилось выражение лица, хотя она усиленно пыталась создавать видимость, будто преследует сейчас исключительно интересы подруги, но Орловский чувствовал – Лика прячет Лилю не из-за договора, а в силу того, что сама претендует на Арсения, желает, чтобы он принадлежал ей.
Она скрестила руки на груди.
– Да какая здесь может быть законченность? Ты сам-то как это видишь? Поставь себя на место ее мужа… По-моему, тут изначально подразумевался только открытый финал…
– Да я что украду их у мужа?! Что за детство? Могу я просто по-человечески поговорить с Лилей и повидать ребенка. Хоть на фото.
После вновь затянувшейся паузы, Лика с натугой выдавила из себя:
– Хорошо, я поговорю с ней об этом… а теперь давай ужинать… кстати, у меня сосед тут снизу, прикинь, голодом себя заморил насмерть, художник… ты бы видел его картины – это потрясающе просто…
Женщина увидела по лицу актера, что он ее совершенно не слушает, и замолчала. Пока в кастрюле закипали спагетти, нарезала яблоки в большое оранжевое блюдо, а потом достала бутылку вина и подала вместе со штопором Арсению, чтобы он открыл.
Через час, после того, как перекусили, Лика ощупала Орловского осторожным вопросом, как мягкой варежкой:
– Оставайся сегодня… на ночь… а утром я позвоню Лиле и обо все договорюсь.
Измотанный Арсений разомлел от вина, да и тело Лики его действительно влекло. Вспомнились любимые родинки у нее над пупком и на лобке. Орловского давно давило собственное воздерживающееся тело, теснило молодыми соками: тоска по Лиле все только усугубляла и еще сильнее расшатывала. Да и Сарафанов со своими безотказными подружками и губастыми проститутками постоянно подливал масло в огонь. Несмотря на то, что сейчас в самой формулировке Лики Арсений почувствовал нотку шантажа, его как бы пытались подкупить тем, что помогут встретиться с Лилей, Орловский все же поддался.
– Давай, – сдержанно улыбнулся.
Глаза Лики довольно заблестели.
Явление III
Актеры засобирались. Разбросанные по всему залу кипы курток и сумок зарябили в глазах. Между рядами засуетились усталые головы – началась суматоха. Кулисы лишились своего неприкосновенного статуса – их дергали, задевали плечом, за ними плескалась веселая перепалка голосов:
– Алексеич, комедиант! Убери эту херню отсюда – второй день уже стоит! Сколько можно напоминать? Я расшибусь об нее когда-нибудь точно.
Вальдемар Алексеич (смуглый и жилистый, как бродяга) натянул искусственно-глуповатую гримасу, которую обычно использовал для разговоров с начальством:
– Сейчас, one moment, я забыл просто, честное пионерское, память ни к черту…
