Глубокая печаль - Син Кёнсук
– Что за сон? Неужели такой неприличный сон, что нельзя даже мне рассказать?
– Неприличный сон? – Сэ ухмыльнулся в нос. – Мы с тобой сидим на высокой скале…
– Ну и? Что дальше?
– Вдруг внизу вспыхнула куча сухих листьев. Огонь все разрастался и вдруг охватил все вокруг, и пламя стало подниматься прямо к нашей скале. А мы только стоим и дрожим от страха, казалось, что огонь вот-вот достигнет нас… И тут я проснулся. Фу! Только от одного вида огня мне стало так жарко. Если бы он настиг нас, мы бы точно сгорели.
Уже совсем стемнело, когда они спустились к дороге, откуда был виден домик, где днем играли свадьбу. Ынсо, с опаской оглядываясь назад, крепко обняла Сэ за талию. Горы, которые только что были такими красивыми: красными, желтыми, зелеными, теперь, казалось, нависали за спиной огромным черным зверем.
– Что, страшно?
– Ага.
– Ничего страшного… Все то же самое. Единственное, только стемнело. Иди сюда.
Сэ снял руку Ынсо с пояса и сжал. Они сошли с дороги и углубились в лес. Листьев нападало так много, что с каждым шагом раздавалось шуршание. Листья не высохли и казались живым примером воспоминаний, еще не осевших в глубине памяти.
– Что ты делаешь?
– Я хотел сделать это вместе с тобой еще с давних пор.
Сэ остановился на месте, где листьев было больше всего. Одной рукой снял рюкзак и отбросил его в сторону. Лег на листья, а поскольку одной рукой продолжал держать Ынсо, та тоже упала вслед за ним. Сэ отпустил руку Ынсо, встал и принялся собирать листья вокруг и сыпать на нее. Потом он собрал листья в отдельную кучу, лег рядом с Ынсо и засыпал ими себя. Нащупав в листьях руку Ынсо, он крепко сжал ее:
– Хорошо!
Опавшие листья, которые росли под солнцем, под дождем и ветром, теперь издавали чистый и особенный запах осени. Ынсо и Сэ лежали, а сверху, кружась, на их лица падали другие листья, принося с собой свежий запах осеннего воздуха.
– Именно это ты и хотел попробовать сделать?
– Ага.
– А давно?
– Еще когда мы учились в старших классах.
– Ты ждал этого момента со старших классов?!
– Однажды учитель рассказал нам, как он ходил со своей подругой в горы. В его семье все были против их свадьбы. И однажды он пригласил подругу в горы – хотел там сказать, что им нужно расстаться. Тогда, как сейчас, тоже была осень, но они так и не смогли тогда разлучиться. Они вот так же зарылись в листья и, держа друг друга за руки, провели всю ночь. Ночь напролет на них падали и падали листья, так много, что утром они не смогли встать. Оправдываясь этим, они провели так еще один день, лежа под покрывалом листопада. Снова наступила ночь, и они снова не смогли расстаться. И еще одну ночь они провели также. Так прошло целых четыре дня, они проголодались и вышли. Вот такая история.
– А что было дальше?
– Что?
– Ну? Что потом стало с учителем и его подругой?
– Они все-таки расстались.
– Даже после всего этого?
– Учитель сказал, что именно после всего этого они и смогли наконец разойтись. Как же это он выразился? Слишком уж они захотели есть. Он говорит, что оттого, что ему пришлось спускаться с гор голодным, сильно пострадало его собственное достоинство. Этого он и не смог забыть.
Когда учитель рассказывал нам эту историю, его лицо было и грустным, несчастным, и красивым одновременно. Вот я и решил: в тот день, когда у меня появится подруга, я обязательно пойду с ней в горы и попробую зарыться в листья.
– Но как-то все это странно.
– Что?
– Кажется, что мы когда-то уже вот так пробовали лежать.
– Да, пробовали.
– Когда?
– Не в горах только, а под гранатовым деревом, когда с него опадали цветы, и еще мы лежали под ним, когда поспевали и лопались гранаты, – это было в детстве на нашем дворе.
Ынсо лежала неподвижно, вспоминая: «А, вот оно что. Да-да, расстелив соломенную подстилку под гранатовым деревом…»
– Но мы были не вдвоем, – Сэ сказал только «не вдвоем», но не произнес имени Вана, однако Ынсо поняла:
«Да, тогда мы были не вдвоем, тогда с нами был Ван. Мы частенько спали там днем втроем. Я лежала посередине на руке Вана, ты лежал на моей руке, а гранатовые бусинки падали на наши лица».
Какое-то время Сэ молчал. Потом под листьями он выпустил руку Ынсо и медленно сел, стряхнул с ее лица прилипшие листья, губами прикоснулся к ее губам. Руками раскидал листья, покрывавшие Ынсо, расстегнул пуговки ее верхней одежды и приник к ее груди. Почувствовав холодные руки Сэ на своей груди, Ынсо стало грустно, и она не ответила на его ласку.
– Я хочу рисовать.
Ынсо подняла руки и обняла Сэ за спину.
– Рисуй. Завтра же иди в мастерскую.
– Я очень хочу рисовать, но нет вдохновения.
– Но ты даже не пробуешь начать.
Сэ в гневе прокричал:
– Не могу рисовать!
Только что Сэ задирал одежду Ынсо и сжимал ее груди, как вдруг резким движением опустил одежду, отодвинулся от нее и лег на землю. И так они молча продолжали лежать еще какое-то время.
– Хватит. Пойдем уже. Стало холодно, – наконец проговорила Ынсо.
Сэ лежал без движения.
– Говорю тебе, пойдем.
Но Сэ не отвечал.
Через некоторое время Ынсо пробормотала:
– Звезды зажигаются, смотри, какое небо.
Молчание.
– Так тихо. Ну скажи что-нибудь.
Молчание.
– А?
– Ты счастлива?
«Счастлива? – удивилась Ынсо. Она протянула руку и сжала руку Сэ, протиснула пальцы между пальцами Сэ, но он не шевельнулся. – Об этом не спрашивают».
Между качающимися ветками деревьев блестели звезды. Ынсо поднялась и поцеловала мужа в холодный лоб.
«Неужели он плачет?» – целуя Сэ в глаза, щеки и нос, Ынсо почувствовала соленую влагу, но губы Сэ были сухими и твердыми.
– Не плачь.
Было слышно, что где-то в лесу упала кедровая шишка. Ынсо продолжала целовать его лицо, шею и грудь.
– Ты знаешь про лососей?
Молчание.
– Знаешь, что они проплывают в день по четырнадцать километров, день и ночь плывут и ничего не едят, чтобы вернуться на родину.
Молчание.
– Чтобы метать икру в далекой Аляске.
Молчание.
– Непонятно? Может, и нам поехать в Исырочжи и жить там? Может, и не туда, ну хотя бы рядом, чтобы жить там.
