Идущая навстречу свету - Николай Иванович Ильинский

— Дела давно минувших дней! — пушкинскими словами вновь ответил ему Иван Афанасьевич и добавил, смеясь и грозя пальцем: — Но преданье старины совсем недалекой… 20 июня, это по старому летоисчислению, а по новому 3 июля 1860 года, транспорт Сибирской флотилии «Манджур»… Да, «Манджур»! А командовал этой флотилией капитан-лейтенант, офицер моего чина, — Званцов искоса кинул взгляд на свое право плечо, — Алексей Карлович Шефнер… Он-то и доставил в бухту Золотой Рог небольшое воинское подразделение… Ясно? — Негорюйцев кивнул головой. — Это подразделение русских моряков и основало военный пост, назвав его Владивостоком… Вот так был крещен наш город!.. Прекрасное дали ему имя, пророческое!.. Порт получился превосходный, немножко напоминает порт Ольгу, что рядом, правда, меньше ее, но уютнее, теплее и веселее, — с улыбкой обвел он глазами захмелевших офицеров. — А так… кругом те же дубы, те же в сизой мгле горы, речки журчат, в них много ключей бьет…

— И рыбы, — подсказал кто-то.

— Словом, город действительно прекрасный! Русский — вот что главное!

— Понятно, — кивнул головой Негорюйцев и взял в руку свой бокал с налитым зеленым вином. — Когда я говорю, что вожу поезда до самого Тихого океана, не все люди верят: одни оттого, что не знают — для них во дворе корыто с водой для уток и кур — это и море, и океан, другим напомнить о том, что страна наша огромная, что серпом… по этим самым … резануть, слушать не хотят… Человек без родины — что соловей без песни, — завершил свою мысль Демид Гаврилович и вдруг затянул:

Что стоишь, качаясь,

Тонкая рябина…

Эту песню знали все с детских лет, поэтому дружно подхватили.

— Не думал я и нс гадал, что будет вот такой свадебный вечер, — улыбнулся Иван Афанасьевич, проводив гостей.

— Думаешь, это свадебный вечер? — в свою очередь улыбнулась Екатерина.

— А как ты думаешь? — задал вопрос Званцов, чувствуя, как в ожидании ответа сильно и часто бьется его сердце в груди.

— Так же, как и ты, — загадочно ответила Екатерина.

На следующий день она провожала «свой», но ставший уже чужим, поезд из Владивостока в Харьков. С проводницей Ниной Сергеевной вдоволь вдвоем наплакались (за слезы платить ведь не надо), обняла за упругую шею Негорюйцева.

— Последний раз обнимаешь, — сказал он ей негромко, но глаза слезой не смочил, а только хмыкнул носом. — Перейду на другую работу, а может, и вовсе на пенсию уйду: сколько ни горбаться, а когда-то выпрямиться надо… В гробу, — добавил он и горько усмехнулся.

— Живи, Демид Гаврюхович, — пошутила Екатерина, — и из поезда не уходи! Ну что это за поезд дальнего следования без Негорюйцева!.. Нет, не годится!..

— Но и ты выходи за Званцова, плодись, размножайся, чтобы проводников на все поезда дальнего следования хватило, — с горечью в голосе улыбнулся Демид Гаврилович.

Поезд ушел, оставив на Дальнем Востоке еще одну свою частичку в виде Екатерины Егоровны Званцовой. И паспорт переписывать не надо было, а только внести в него небольшую поправку.

Заканчивалась зима 1969 года, а жизнь с календарем счастливых дней для Ивана и Екатерины Званцовых только начиналась. Двухкомнатная квартира с видом на залив Золотой Рог, неказистая обстановка в виде казенного шкафа, двух столов, нескольких скрипящих от времени и интенсивного использования задами бюрократов стульев, металлическая кровать с пружинами, подушки, одеяла, простыни — все это пока удовлетворяло молодоженов. Строились планы на будущее, но заветной мечтой, особенно Ивана Афанасьевича, было — взять отпуск и поехать в Нагорное, повидать стариков, по словам Екатерины, уже больных и немощных.

— И отца твоего навестим, — обещал Иван Афанасьевич, подогревая тем самым интерес Екатерины к поездке в европейскую часть страны.

— В Алексеевке? — не то спрашивала, не то уточняла Екатерина. — О, отец там кулаком стал, свое хозяйство завел… Не знаю, — рассуждала она, — как он нас встретит… На первых минутах с радостью, а потом мы будем мешать ему… От всего, что связано с Нагорным, он отрекся окончательно, и даже… от меня! — смеялась она, показывая ровные белые зубы и обозначая еле заметные ямочки на розовых щеках. — Моему отцу по годам еще жить да поживать, а вот для Афанасия Фомича и Анисьи Никоновны жизнь из полноводной реки превратилась в узкий ручеек, да и тот скоро высохнет… Успеть бы нам!

— Да-да, я уже с командиром говорил, он не против отпуска, — сказал Иван Афанасьевич, — вот только с бэтээрами…

— А что с ними… бэтээрами?…

— Да с ними ничего, они железные… Пять машин решено отправить к месту событий, в Пожарский район… Ну, туда, где с китайцами сегодня спор из-за какой-то отмели на реке Уссури…

— О, Господи!.. Мели еще им не хватает…

— Весной эту мель заливает водой, а летом на ней трава выше человеческого роста поднимается!.. Китайские крестьяне косят ее и увозят на свой берег…

— А наши чего не косят, ленятся?…

— Да и ленятся, — махнул рукой Иван Афанасьевич, — травы у нас и без этого островка хватает. …Не в этом дело, спор из-за границы… — Иван перевел дыхание, понимая, что разговор об отмели на реке Уссури с женой на этом не закончится, и решил рассказать ей кое-что о государственной границе с Китаем, а поймет она или нет — это уж ее дело. — Советско-китайская граница проходит не по фарватеру реки Уссури, а по китайскому берегу. Течение Уссури всегда подмывает именно китайский берег, в результате появляется часть суши — островки, так природа распорядилась. И поэтому по чисто формальным условиям, заключенным еще в далеком прошлом веке, такие островки немедленно переходят в состав русской территории. Китайцы с этим не согласны. — Иван Афанасьевич внимательно посмотрел на Екатерину — на лицо ее стала набегать тень, словно внезапные тучи в ясный солнечный день, но он продолжил рассказ — хотел, чтобы она, как жена военного, все знала: — Группы гражданских лиц, да и военнослужащих Китая, стали систематически нарушать пограничный режим и выходить на нашу территорию, откуда всякий раз их выдворяли наши пограничники, правда, без применения оружия, так, кулаками по морде, по шее… Наши-то покрепче, посильнее их будут! — Он поднял руку, показал свой бицепс. — Число таких провокаций росло из года в год: в 1960 году их было сто, в 1962-м — более пяти тысяч. Затем стали совершаться нападения на пограничные патрули. Да! Счет подобным событиям шел уже на тысячи, в каждом из них было задействовано до нескольких сотен человек. Четвертого