Глубокая печаль - Син Кёнсук
И еще.
Если звонил телефон, Сэ больше не подходил к нему, даже когда сидел в гостиной и телефон разрывался прямо перед ним. Он просто вставал и уходил в спальню.
Разлад
«Среди известных музыкантов много тех, кто проводит свои последние годы жизни в одиночестве. Среди них и Брамс. В старости он почти ни с кем не общался. Говорят, что вместо этого он разговаривал сам с собой. Выходя на улицу, он говорил себе: ″Ну что, пошли″. Собираясь пообедать, говорил себе: ″Пора есть″. Говорят, что Брамса часто можно было увидеть беседующим с самим собой. Иногда Брамс даже сам удивлялся, что начинал говорить…»
Ынсо не смогла закончить свою мысль и, откинувшись назад, скрестила руки на груди. Она не помнила, к чему же начала писать о монологах Брамса с самим собой. Некоторое время она никак не могла собраться с мыслями, словно помутился рассудок, и опомнившись, вздрогнула:
«Ах да, монологи старого Брамса. ″Разговаривая с собой, бывало, я сам удивлялся странности своего поведения. Почему, когда я постарел, стал сторониться разговоров с окружающими? Почему человек, который раньше в поисках новых идей без устали объезжал все уголки Венгрии и, сочиняя свои неповторимые произведения, не стеснялся выстукивать их ритм перед толпой, теперь на старости лет замолчал?″»
Откуда ни возьмись, на стол прямо перед Ынсо упал скомканный лист бумаги. Прежде чем развернуть его, она огляделась вокруг и увидела Ю Хэран. Когда их глаза встретились, та широко улыбнулась и пожала плечами. Ынсо развернула записку. Там небрежным почерком было написано: «Что вас беспокоит? Не хотите выпить чаю со мной?» Ынсо повернулась к ней и встала, давая понять, что согласна. Ю Хэран сняла очки, положила на свои материалы и вышла за Ынсо.
Они пошли в кафе на третьем этаже, заняли столик, заказали чай для Хэран и кофе для Ынсо.
«Куда же ушла та старушка, которая все время пела на площади?» С каких-то пор она перестала появляться. Все оставалось по-прежнему: желтая перекладина, разделявшая парк от западных ворот телестанции, сильно выдавалась вперед, только не было самой певицы.
– Что вас беспокоит? Давайте рассказывайте! – Ю Хэран похлопала Ынсо по рукам.
Ынсо растерялась, не зная, что ответить, и с улыбкой сказала:
– Как у вас идут дела с фотографом Но? Все в порядке?
На ее встречный вопрос Ю Хэран протянула:
– А-а… – потом улыбнулась, так же как Ынсо, откинулась на спинку стула и искоса посмотрела в окно. – Я отказалась от своей идеи…
– Почему?
– С самого начала это было бессмысленным.
Когда Ю Хэран встретила Но Тэсу впервые, она была всегда такой радостной, а теперь куда только улетучилось все это? Не узнавая прежнюю Ю Хэран, Ынсо поняла, что зря задела эту тему, и отпила немного кофе.
– Люди – странные существа. Сейчас, когда я прокручиваю все это сначала, понимаю, что это был не мой случай, но тогда я об этом не думала. Тогда все мысли были только о будущей работе и знакомых мне людях.
Ынсо поставила чашку на стол и посмотрела в глаза собеседницы. Несколько незаметных веснушек на щеках сегодня отражали ее спокойствие. Эти веснушки в зависимости от эмоционального состояния Ю Хэран выглядели всегда по-разному. Когда Ю Хэран была погружена в написание сценария, они имели форму букв, когда была переполнена радостными чувствами, веснушки, казалось, ярко расцветали на ее лице.
– Что-то случилось там, куда вы ездили? В Мунгёне?
– А как вы думаете, что там могло случиться?
– Если бы знала, разве б спрашивала?
Что касается работы, то Ю Хэран без конца и без всякого сожаления вкладывала в нее всю душу, что и составило ее прекрасную репутацию. Совсем недавно, когда пришлось туго на работе, несколько продюсеров в один голос заявили, что если бы с нами была Ю Хэран, то…
Никто из них не смел в присутствии Ю Хэран произнести: «Ну что такого может написать женщина-сценарист?» Все без исключения признавали, что она была действительно талантливым сценаристом. Особенно ее талант проявлялся в документальных фильмах. Когда слышишь ее текст, начитанный диктором передачи, сразу перед глазами проплывают картины, как она его писала, как ездила по разным городам и собирала информацию, как работала на съемочной площадке. Даже если у нее что-то и не клеилось, среди сотен выражений она подбирала именно те, которые вызывали бы у зрителей то же впечатление, если бы они сами присутствовали на месте происшествия.
Она разъезжала повсюду, собирала материалы, присутствовала на съемках и вдруг в один прекрасный день, улучив момент, закончив черновую работу в написании сценария, она уезжает в Мунгён из-за Но Тэсу.
– Я оставила его, не стала жить с ним, но не потому, что отказалась от любви к нему. Не то что бы это был отказ, назову это по-другому, мне удалось понять его. Понимаете ли вы меня? Есть разница между тем, когда ты не можешь отказаться от кого-то, и тем, когда ты уже отказался от него.
В течение десяти дней я наблюдала за тем, как он, отрешившись от всего, фотографировал дятла, тогда-то я и поняла… Хорошо, что поехала в Мунгён именно тогда, если бы не поехала, я бы захотела навсегда остаться жить с ним, это бы вызвало в моей душе настоящую войну.
Это меня и сразило, я не смогла устоять. Что такого в этой малюсенькой неважной птичке, чтобы отдавать ей столько своих сил? Сначала было очень обидно, а после стало казаться, что и он стал похож на этого маленького дятла. Живет в заброшенной, совершенно пустой школе, варит себе рис, ночью ли, днем ли, без разбора, а в местах, где, возможно, пролетит дятел, устанавливает камеру… Только удивляешься, неужели человек может так жить?!
Оказывается, на свете есть такие странные люди, которые не влюбляются как мужчина в женщину или женщина в мужчину, а живут влюбленными только в работу…
Молчание.
– Вы, может, и рассмеетесь, когда я вам это скажу… По возвращении из Мунгёна какое-то время я была удручена. Думала, неужели это все было из-за дятла? Когда мы лежали рядом, он и не думал обнять меня, однажды я попросила его об этом, но он даже не пошевелился. Что мне оставалось тогда делать? Я первая заговорила с ним, потом первая поцеловала его в губы.
Хотя мне неудобно
