Несбывшаяся жизнь. Книга 2 - Мария Метлицкая
– Что тебе, – сказал он однажды. – Тебе терять нечего.
Опешив, Лиза задохнулась от обиды.
А если подумать – чистая правда…
Она ждала. Конечно ждала. Как ждет любая влюбленная женщина. Любовница как никто знает цену ожиданию.
– Все очень сложно, – коротко бросал он.
4
С Васильичем перезванивались раз-два в неделю. Раз в месяц, не чаще, Лиза приезжала на Фрунзенскую.
На когда-то роскошной импортной мебели плотным слоем лежала мохнатая серая пыль. Шикарная хрустальная люстра светила тускло: половина лампочек перегорела. В туалете пахло мочой.
Сдал бравый полковник, превратился в глубоко дряхлого старика. Старая застиранная ковбойка, плешивые треники, разношенные тапки. Из уха торчит слуховой аппарат. Пустой шамкающий рот.
– Новые протезы? Да пошли они! – махал он рукой.
Ухаживала за ним приходящая домработница: варила скромный постный суп, от которого Васильич кривился, мыла посуду, махала веником. Дважды в неделю соцработник приносил молоко, свежий хлеб, сигареты и картошку.
Лиза доставала стетоскоп, слушала сердце, легкие, пальпировала живот, проверяла отеки.
– Васильич! – бодро говорила она. – Что вы как крот в норе: сидите в полутьме и на свет белый смотреть не желаете? Через неделю у вас день рождения! Давайте вызовем профессиональных уборщиц, отмоем квартиру, по-настоящему отмоем, по-Полечкиному! Сдадим в чистку ковры, занавески – и задышится по-другому, сами увидите! Закажем шашлык из ресторана, грузинское вино, Мария испечет яблочный пирог – и жить захочется, поверьте, точно захочется!
– Не захочется, – буркнул он и трубно высморкался. – На черта мне жить? Объясни! Если найдешь аргументы.
Лиза растерянно молчала.
– Ну вот, – усмехнулся он. – И ты не находишь.
– Да я… – попыталась оправдаться она.
– Не надо, Лизок. Не трать силы. Старость – это такое дерьмо! Зачем его нюхать дальше, в чем смысл? Кто у меня есть, кто остался? Была семья. Жена… Ушла. Потом Полечка, радость моя. И тоже меня покинула. Племянник любимый был, я его сыном считал. И где он, этот племянник? Ну да, напишет раз в три месяца три строчки, фоточки сунет. Позвонит раз в полгода. Я понимаю, дорого. Я все понимаю. Сестрица, – он горько усмехнулся, – холодная стерва, слова доброго от нее не дождешься. Я все для них, ну ты знаешь… Нет, благодарности ждать – дело пустое, а уж тем более от нее. От них. И все-таки, Лиз… Доброе слово, как говорится… Да ладно, извини, разнылся, старый дурак.
– А мы? – дрогнувшим голосом спросила Лиза. – Я, Анюта? Мы тоже ваша семья.
– Вы – да, Лизок. И рыжая Полечкина внучка. Только… Только я все понимаю: ты как белка в колесе крутишься, тянешь своих. Александровна на тебе, дочка. И сама ты, Лизка, э-э-х! Одна в поле воин. К тебе, Лизок, какие претензии? Никаких. Ты всегда рядом была. Только…
Васильич махнул рукой и отвернулся к окну.
«Плачет? Ой, господи, – испугалась Лиза. – Бедный одинокий старик. Всеми оставленный, брошенный и позабытый… А я хороша: появляюсь как свет в окне. И Анька засранка, к деду ее не затащишь…»
Лиза подошла к старику и взяла его за руку.
Он всхлипнул и отвернулся: неловко.
Лиза ругала себя, но что делать? Навещать чаще не получалось. Продукты ему доставляли, обед худо-бедно готовили. Изредка выводили на прогулку. «Как собачку», – грустно усмехался Васильич.
Анюту Лиза, конечно же, отругает. Но и у той своя правда:
– У меня одна бабушка, других я не знаю, а что мне этот дед? Он что, меня растил? Гулял со мной, сказки рассказывал? Кто он мне, этот чужой Васильич?
Права по-своему. А всего не расскажешь… Всего, что сделал для них этот чужой Васильич…
Васильич ушел через полгода.
Лизе позвонила соцработница, сообщила о его смерти.
На похоронах были втроем: Лиза, Мария и Аня. Никто из родных не прилетел – отбили телеграмму: «Скорбим, но Стелла Васильевна в больнице, а Дмитрия Олеговича не отпустило начальство, важная встреча».
Перевели какую-то сумму, но обошлись бы и без этого.
На комоде когда-то роскошной румынской спальни лежал плотный конверт. В конверте – деньги и короткая записка. Распоряжение по похоронам, и последняя просьба Васильича: отпеть в храме.
«Прощай, Иван Васильевич, – плакала Лиза. – И спасибо. Ты знаешь за что».
Через какое-то время прилетел привет из прошлой жизни.
На Сретенке у магазина Лиза наткнулась, как ей показалось, на знакомый силуэт.
«Неужели Пашка?»
Пашка-грузчик, Пашка-на-все-руки, как называла его Полечка, – рукастый пьяница, который пожил с ними на Кировской, а потом внезапно пропал: исчез как не было.
Лиза еще к Васильичу тогда обращалась – помогите, мол, найти человека.
Но Васильич послал ее подальше:
– Ты что, Лизавета, совсем спятила? Я что, алкаша подзаборного буду искать? Да таких, как он, – полстраны! Нет, уволь! Мне это не по ранжиру.
Сказал как отрезал – и, кажется, разозлился.
В общем, ни милиция, ни бывшая Пашкина жена ничего про него не знали и знать не хотели.
Лиза остановилась – он не он? Сколько лет прошло, не сосчитать…
Вроде Пашка: широкие плечи, кривоватые ноги, массивный нос, густые рыжеватые брови. Одет прилично – хорошая куртка, джинсы, модные ботинки. Неужели он?
Пашка курил, явно поджидая кого-то. Лиза уже собиралась его окликнуть, но в эту минуту из магазинчика вышла женщина, и Пашка поспешил к ней. Бросив недокуренную сигарету, он взял у женщины пакеты с продуктами, звонко чмокнул ее в щеку, и они, рассмеявшись, двинулись дальше.
Лиза смотрела им вслед. Пашка это, Пашка. Его матросская, вразвалочку, походочка. Точно он. Жаль, не разглядела его женщину. Хотя какая разница, если у них все хорошо?
А у них было все хорошо, это бросалось в глаза.
Лиза стряхнула оцепенение и глянула на часы.
«Ого, а мы опаздываем на прием!»
И быстрее зашагала по Сретенке – не замечая, как на лице расплылась радостная улыбка.
5
Отношения с Корнеевским заходили в тупик.
«Имей терпение».
«Надо подождать».
«Еще не время».
«Все сложно».
Господи, как ей надоели эти слова!
– Сколько еще нужно ждать? Три года – не срок? – злилась Лиза. – Да я родить хочу! От тебя, понимаешь? Дом хочу, семью! Я устала прятаться, устала быть нелегалом!
Лиза понимала, что давить нельзя – это только отталкивает. Но и жить в этом режиме уже не могла.
– Сложно?.. Да что же сложного, все просто, слышишь! Все очень просто, – плакала она. – Мы любим друг друга, мы не можем друг без друга, мы созданы друг для друга! Все!
Но знала, Максим прав:
