Москва, Адонай! - Артемий Сергеевич Леонтьев

Сизиф кивнул в сторону веранды и повернулся к Фридриху:

– А это чье? Кто такой?

– Дом церковного хозяйственника, своего рода «келаря»… Это ростовщик Веня, по кличке «жидок».

Святослав не смог не вставить своей реплики:

– Тот еще прохвост и редкого помета сукин сын и мошенник… Дармоед, каких мало. Обожрал тут всех, выродок.

Фридрих утвердительно качнул глазами:

– Да, тот еще… у него есть рака с мощами, которую он, по его словам – получил свыше – а по слухам, давно еще стибрил в каком-то старом монастыре… ростовщик Веня божится, что может этой своей ракой преумножить любой капитал, троекратно, а то и четырехкратно увеличив номиналы банкнот – берет он за свои коммерческие операции бессовестно много, поэтому Веню в поселении откровенно недолюбливают.

Сизиф присмотрелся к мужичонке: внешне какой-то весь непригожий, Веня-ростовщик носил пенсне и тощую бороденку, которая больше походила на бесовскую, чем на почтенную бороду-броду аронову…

Рядом с Вениным особнячком стояла просторная хата с прямой крышей, уложенной красивой бордовой черепицей. Перед домом очень солидный человек.

– А это кто?

– Иннокентий Эдуардович, проповедник, он постоянно читает на свежем воздухе. Вот и сейчас, видишь? С увесистой книгой снова. Одаренный экземпляр: бархатный баритон, широкие плечи, массивные скулы мужественного и до крайности харизматичного лица… Респектабельный образ довершает благородная, роскошная бородища, которая ни в какое сравнение не идет с бороденкой Вени ростовщика, по кличке «жидок». Я уже не говорю о том, что в поселении проповеднику нет равных, как в ораторском искусстве, так и в знании Священного Писания – Иннокентий Эдуардович может по памяти цитировать Библию целыми страницами. Мало того, проповедник даже знает арамейский язык, что совсем уже не идет ни в какие сравнения – настоящий ученый муж, не чета всем этим Борькам, Веням, Феклам, Петрушам, Анатолиям и жалким онанистам Андрюшам… В поселении Иннокентий Эдуардович, проповедник, живет в доме с двумя шлюхами.

Фридрих присмотрелся к окну, но никого не разглядел.

– Сейчас их не видно, наверное, спят… Одному Богу ведомо, где проповедник откопал в этом сумраке двух шлюх… Могу только сказать, что Иннокентий Эдуардович, проповедник, никогда не искал шлюх – шлюхи всегда сами находили Иннокентия Эдуардовича… я много думал над тем, почему шлюхи так тянутся к нему, и пришел к выводу, что ни арамейский язык, ни безукоризненное знание Священного Писания не могут быть причиной этого тяготения шлюх к проповеднику, поскольку, как мне кажется, можно с абсолютной уверенностью утверждать, что ни одна шлюха в мире не знает арамейского языка и не испытывает интереса к Священному писанию, за исключением разве что раскаявшихся блудниц, но шлюхи Иннокентия Эдуардовича были очень даже нераскаявшимися оторвами – жизнерадостные такие и вполне себе веселые трясогузки, я бы даже сказал, не без эрудиции: Малахова смотрели, ну, «Дом-2», понятное дело – короче говоря, интеллект хоть и был, но с очень слабым предохранителем, как бы с психическими некоторыми затруднениями и знатными пробоинами, если ты понимаешь, о чем я… вот, так что им были совершенно до фени все эти Декалоги, Книги пророков и Царств – в общем, до крайности хорошо жилось им с проповедником и без арамейского, так что никак они не тянули на раскаяние, прямо-таки к гадалке не ходи… ну не видел я никогда в глазах его шлюх – Тани и Светы – никакого раскаяния, посему склоняюсь к варианту, что всему виной здесь бархатный баритон, широкие плечи, массивные скулы и, конечно же, беспримерное красноречие…

Фридрих перевел взгляд на другую сторону улицы.

– Так, а теперь смотри сюда… В халупе напротив… вот эта из шиферных листов и досок, да… Там живет Жора-стратег – коварный такой и продолговатый тип, похожий на виселицу, если на носочки привстанешь, то в проеме окна его разглядишь… Парень очень страдает оттого, что весь мир живет во грехе, и лишь он единственный – Жора-стратег – во Христе. Вообще он достаточно нервный: один раз в приступе праведного гнева кадилом изнасиловал до смерти одного гомосексуалиста… Обычно он насиловал мужеложцев подсвечником, но в тот раз ему под руку попалось почему-то именно кадило, может быть, поэтому парень и умер… От такого непосильного одиночества в благочестии Жора нестерпимо томился, иногда даже от тоски ничего не кушал, потому что какая тут может быть еда, когда в мире творятся такие ужасти… Жора мечтает, что когда-нибудь он возглавит какую-нибудь конфессию, которая сможет устранить все оставшиеся прочие, после чего Жора получит многомиллиардную паству и через это захватит весь мир… Он потел и ерзал при мысли о том, что сможет выходить на улицу, шагать вперед с гордо поднятой головой и с легкой руки раздавать благословения лобызающей его пастве, шествующей по пятам, а если нужно, останавливаться и с вдумчивым видом решать все неурядицы и трудности в жизни своих людей, говорить с непроницаемым челом: «Иди и впредь не греши», а потом снова шагать вперед, чувствуя на себе восхищенные и заискивающие взгляды…

Фридрих, Сизиф и Святослав повернули на другую улицу, начали подниматься по невысокому холму. Уперлись в большой шалаш, сложенный из обгорелых массивных досок тяжелой лиственницы… Перед шалашом сидел ухоженный мужчина с пальцами пианиста. Он пил чай из блюдца вприкуску с рафинадом. Сморкался и раскладывал пасьянс. Время от времени зевал. Когда увидел подошедших, то равнодушно скользнул взглядом по лицам, смерил каждого с головы до пят, и, не заприметив для себя ничего интересного, снова уткнулся в пасьянс.

– А это кто такой?

– Преподобный Брендан Смитти, по кличке Хуан Карлос… Он любит шелковые сутаны. По крови ирландец, но все-таки в поселении Смитти прозвали Хуан Карлосом.

– Почему?

– Ой, голуба, спроси, чего попроще… Может быть, все дело в его темпераменте, не знаю. В свое время преподобный вступил в орден премонстрантов, чем очень гордился – все-таки монашеский сан – дело нешуточное. Это не какой-нибудь там кондуктор трамвая или, я не знаю, бухгалтер, например. Монах – дело серьезное. Это вам не смехуечки какие-нибудь… Помимо шелковой сутаны, Хуан Карлос Смитти любил маленьких детей, особенно двойняшек, особенно двойняшек с голубыми глазами, но еще больше он любил маленьких двойняшек с голубыми глазами в шелковой сутане… Подобные пагубности и излишества ирландского сластолюбца не мог ему простить поселенский мясник-инквизитор Розенкранц Игнатьевич, который в свою очередь, принципиально каждое утро поджигал шалаш Хуан Карлоса. Вот прям из принципа, да… Однако преподобный был человеком предусмотрительным, он всегда держал наготове несколько ведер с водой, которые томились под рукой и пускали