Москва, Адонай! - Артемий Сергеевич Леонтьев
Пока Фридрих рассказывал историю ирландца замолчавшему Сизифу, преподобный допил чай из блюдца, доел рафинад и разложил на скамеечке у входа в шалаш катушки с нитками: он начал вышивать крестиком на своей сутане слова из Священного Писания. Святослав, который все это время молча держался рядом, больше зыркал по сторонам и сопел, наконец, не удержался и дал Хуан Карлосу леща. Ржаной никогда не мог удержаться и при каждой встрече с Хуан Карлосом давал ему леща – массивная рука Святослава обычно сворачивала челюсть преподобного, так что тот долго потом отирал окровавленный нос и сплевывал зубами. Иногда он даже терял после этого леща сознание и несколько часов валялся в подворотнях, пока привыкшие ко многому местные коты и кошки не будили его своими шершавыми языками.
Святослав хрустнул пальцами и зевнул.
– Так, ладно, хлопцы… Двинули дальше штоле?
– Ага, пойдем, голуба… Сизиф, не отставай.
Они обогнули шалаш Хуан Карлоса. За ним у сарая с дровами стоял домик из фанеры.
– А здесь живет Марфуша Бедокурова – что и говорить, Марфуша была бабой вздорной, однако хозяйственной. Сказать, что она просто прекрасно готовила: значит, ничего не сказать. Она готовила отменно, нет, прямо-таки баснословно, у нее даже руки чесались, просто палец в рот не клади, только дай что-нибудь приготовить и кого-нибудь накормить. Даже когда она была сытой, даже когда донельзя уже утрамбованные желудки ее детей-перекормышей больше не принимали пищи, а сами отпрыски лежали где-нибудь на завалинках или крыше их лачуги и без конца рыгали от пищеварения, Марфуша шла к соседям и начинала откармливать их, потом к другим, и к третьим, пятым – до тех пор, пока не проголодается сама и не спохватится, вспомнив, что ее рыгающие жирные отроки давно уже, наверное, перестали рыгать, слезли с крыши и теперь умирают от голода… Бедокурова охала, ахала, роняла чужую посуду и бежала восвояси… И действительно находила, что ее жирные рыгающие отроки не такие уж на самом деле и жирные, и совсем не рыгающие, поэтому Марфуша стремительно начинала откармливать их сызнова. Причуда же вздорной бабы была в том, что она варила борщи исключительно из святой воды, а когда квасила капусту или готовила малосольные огурцы, то придавливала кадку иконами или Библией. Марфуша считала, что чем больше места в жизни занимает Бог, тем меньше места остается для лукавого. На том и стояла.
Когда Сизиф проходил мимо лачуги Бедокуровой, то почуял до невозможности вкусный аромат тушенных биточков – аппетит разыгрался не на шутку. Тем больнее было видеть, как жирные рыгающие отроки сидели на крыше фанерного домика, отирали потные лбы и размазывали куски надкусанной говядины по черепице, наблюдая за тем, как ненасытные голуби и воробьи лобызают сытную крышу и чешут воздух своими растрепанными крыльями. Кошки неистовствовали, барахтались в надкусанной говядине, дрались, совокуплялись – стоял страшный визг и вой – короче говоря, вопиющая безнравственность, полный хаос и отпетое свинство, так что прям хоть святых выноси… Увидев Сизифа, Марфуша почуяла запах голодного человека, выпрыгнула в окно и молниеносно накормила проголодавшегося мужчину, слету накладывая ему в раскрытый от удивления рот говяжий фарш из своего фартука. Марфуша часто носила с собой в фартуке говяжий фарш – так просто, на всякий случай. Мало ли что.
Святославу Ржаному, хотя тот отказывался от фарша, тоже досталось, Фридрих же, несмотря на свой почтенный возраст, достаточно быстро бегал, поэтому Марфуша не смогла его догнать.
После Марфуши оказались у дома отца Лаврентия. Когда философ отдышался, он отер лоб:
– Фу-ты, что ты будешь делать… сука бешеная. Еле учесал от нее. Тошнит уже от этого говяжьего фарша, видеть его не могу…
– Фридя, вещай давай, здесь кто живет?
– Погоди, дай еще отдышусь… я уже не помню, когда улепетывал так в последний раз…
Святослав и Сизиф смотрели на философа: Сизиф часто моргал, а Ржаной только вздыхал больше и почесывал бицепсы.
– Отец Лаврентий здесь… все, можно идти дальше, двинули…
– Что за отец Лаврентий?
– Он разговаривает с душами умерших и пьет чай с повидлом. Все, больше ничего… здесь нет никакого подвоха – обычные души умерших и самый что ни на есть среднестатистический чай с повидлом. Отец Лаврентий сидит по утрам в своей лачуге, точит яблочное повидло и хлебает чаек из пиалы, а души умерших сидят на лавке напротив, подле красного уголка с иконами. Отец Лаврентий предлагает призракам чай с повидлом, но те отнекиваются, только скромно сидят, болтают своими прозрачными пятками и усмехаются. Веня ростовщик как-то предложил отцу Лаврентию устраивать платные спиритические сеансы – выручку, само собой, поровну: «25 %» – Лаврентию, а «75 %» себе, но отец Лаврентий был человеком богобоязненным и бескорыстным, поэтому выразительно сказал Вене-«жидку»: «Шел бы ты нахуй, скотина, это безнравственно, уходи, сердце мое томится и видеть тебя нет моей мочи» – после чего плюнул в
