Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

— С тебя трофей. Имей в виду. Ведь мы, тыловики, почти не видим и не чувствуем войны. — На лице Ивана Филипповича появилась улыбка, значение которой Иревли не понял: то ли Мурзайкин похвалился своей удачливостью, то ли в самом деле завидовал чужим героическим будням. — Про судьбу Харьяс Чигитовой слыхал?

— В плену, говорят, она, — отозвался Леонид Васильевич.

— Да, трудно сказать, чем это для нее кончится. Сам Чигитов вроде бы воюет все в той же дивизии, командует тем же полком. В начале войны получил подполковника и с тех пор ни в чем никакого продвижения. Ранение, что ли, помешало…

По тому, как Мурзайкин опять вскинул свой заплывший жирком подбородок, было ясно, он-то доволен своей военной карьерой — от командира автороты подняться до начальника фронтовой рембазы, все равно что мастеру возвыситься до поста директора завода.

Леонид Васильевич не ошибся относительно роли женщины в цветастом платье в жизни Мурзайкина, поэтому не сразу решился поинтересоваться Угой Атласовной.

Но такие чувства, как вина, угрызения совести, Ивану Филипповичу, как видно, были чужды.

— Уга? — как ни в чем не бывало ответил Мурзайкин. — Она в Москве, в Лефортовском госпитале работает. Вот, наверное, ей раздолье, выбирай любого, от лейтенанта до генерала! Да черт с ней! Я ведь тоже святого из себя не корчу. В такое опасное для жизни время не до сантиментов. Война, она матушка такая — или все дает, или все отнимает! Так я говорю или не так? А, может, ты причислен к лику святых? Ну и дурак! Впрочем, живи, как знаешь… И вообще… Какое дело мне до тебя, тебе до меня? Ведь правда? По морде вижу — не согласен. Коммунистическая мораль, мол, и так далее и тому подобное… Ну и черт с тобой! Видал я таких! Уходишь? Подожди, сейчас вызову своего порученца, он покажет тебе квартиру. Думаешь, Мурзайкин подвыпил и обо всем забыл? Как бы не так! У меня тут, — он покрутил пальцем у виска, — всегда варит.

После многих месяцев напряженной фронтовой жизни Иревли с каким-то неосознанным удивлением смотрел на людей — мужчин и женщин — в гражданской одежде. Ему казалось странным, чуть не предосудительным, что многие женщины были прилично одеты, красили губы… Да и мужчины… По тому, как весело и непринужденно горожане вели себя, хотелось подумать, что война уж кончилась, а то и никогда не начиналась…

Заняв кровать в общежитии, Леонид Васильевич написал жене письмо и по пути на рембазу завернул на почту, чтобы отправить его. На рембазе Иревли разыскал Леонтия Максимовича Стемасова, командира роты по текущему ремонту танков.

Тот искренне обрадовался, увидев Иревли, не удержался от воспоминаний:

— Выходит, бросили газетное ремесло? А ведь я к вам, бывало, наведывался в редакцию. Я тогда в Мытищах жил. Хорошее было время! Между прочим, слышал, что вы подались в военную академию, но думал, что по политчасти. А вы, оказывается, танкистом заделались! Слушайте, Леонид Васильевич, а не сходить ли нам с вами в баньку? Воды горячей сколько душе угодно. И парилка имеется. А какое белье дают взамен грязного! Нет, поезд-баня — сущий рай для фронтовика!

— От чего-чего, а от бани не откажусь.

Пройдя через санпропускник, как сквозь чистилище, Иревли в самом деле почувствовал себя вроде бы заново рожденным. По дороге на рембазу Стемасов рассказывал о своей службе.

— Мурзайкин затребовал меня через военкомат. В армию меня не брали, какое-то пятнышко на легких под рентгеном обнаружили. А тут, поскольку речь шла о тыловой службе, особенно придираться не стали.

— Значит, довольны службой?

— Да ведь как сказать… Наше дело маленькое… Критиковать начальство в армии не положено. Ну, а если откровенно, что-то мутить меня начинает… Леонид Васильевич, возьмите меня в свою часть. В конце концов имею я право служить, где хочу, или не имею?!

— Дезертировать хотите?

— Дезертирство на передовую, думаю, не очень сурово карается?

— А здоровье позволяет?

— По последнему медицинскому заключению здоров как бык!

— Если подполковник отпустит…

— Об этом он мне даже думать запретил… А нельзя ли решить этот вопрос как-нибудь через его голову?

Танки, доставленные на рембазу, уже стояли на разборке. Потом они будут вновь собраны. К этому времени предстояло выколотить новые запчасти. Сам факт, что Леонид Васильевич был дружески принят самим Мурзайкиным, не прошел бесследно. К майору Иревли на рембазе установилось подчеркнуто доброжелательное отношение. Ему довольно легко удалось заполучить и новый блок, и коробку скоростей с заводской маркой, и реле-регуляторы, и целую партию аккумуляторов. Проследить за их зарядкой Леонид Васильевич поручил своим танкистам: не доверял он почему-то показному благожелательству, которым был окружен.

Таким образом, ремонт танков велся довольно сносно. Загвоздка вышла с бронеавтомобилем, нигде не могли достать к нему новую полуось.

Иревли вопреки своим принципам и настроению вынужден был вновь обратиться лично к Мурзайкину. Тот только развел руками и стал убеждать Леонида Васильевича поставить старую, его ребята научились так реставрировать полуоси, что новые им в подметки не годятся.

— Я уже испытал одну реставрированную полуось, — не соглашался Иревли. — В самое горячее время полетела, чуть у немцев не остался.

— Это когда было?

— В прошлом году. А какая разница?

— Не скажи. В этом году мы применяем новую технологию сварки.

— Гарантируешь?

Иван Филиппович решительно вырвал листок из блокнота, размашисто на нем написал:

«Я, подполковник Мурзайкин И. Ф., со всей ответственностью заверяю, что полуось, реставрированная на рембазе, которую я возглавляю, и установленная на бронеавтомобиле майора Иревли Л. В. не выйдет из строя до конца войны».

Леонид Васильевич подивился искусству мастеров рембазы, благодарно пожал земляку руку.

И вот ремонтные работы завершены, пора отправляться в свою часть. К этому времени она стояла на отдыхе под Великими Луками.

Танки погрузили на железнодорожные платформы, а сам Иревли выехал с шофером на бронеавтомобиле. Леонид Васильевич уже склонился к мысли, что ему все же повезло: без дружеского участия земляка кто знает сколько времени пришлось бы провозиться с этим ответственным заданием. В пути на трехсотом километре реставрированная полуось лопнула. Как раз в том месте, где ее сварили. Леонид Иревли, не таясь от шофера, с ненавистью прошептал:

— Считай, что тебе повезло, Мурзайкин. Окажись ты у меня сейчас под рукой, ох, и подправил бы я твою не в меру задранную челюсть!

Решили заночевать в ближайшей деревушке. Здесь же была размещена какая-то авторота. Водитель бронеавтомобиля пошел к шоферам, чтобы поразведать, чем те богаты. Через полчаса он вернулся, шепнул майору:

— Есть совершенно новенькая полуось. Требуется литр водки.

Не