Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

— Но это будет нечестно, — сопротивлялась Чигитова. — Вдруг они не найдут замены, засеют поля мертвыми семенами…

— Я вижу, Харьяс, ты не патриотка своего района.

— Ну что вы, Иван Филиппович, именно из патриотических чувств я и настаиваю на…

— Ну, знаешь, дорогая моя, я ведь могу и усомниться в этом… И у меня есть для этого веские основания.

— Это какие же? — не поняла Чигитова.

— Люди, побывавшие в плену, не всегда и не у всех внушают доверие… Кто заставит меня верить тебе? Может, тебя немцы завербовали вредить Советской власти. Кому не известно, что военнослужащих они или расстреливали, или держали в концлагерях. А лейтенант Чигитова Харьяс Харитонова все самое трудное время отсидела в укромном местечке — в трудовом лагере. Ну как?

Чигитова обомлела.

— Иван Филиппович, как вы посмели такое сказать! — пролепетала она побелевшими губами, еще надеясь усовестить Мурзайкина. — Ведь вы же сами были на фронте, знаете, как я оказалась в фашистском трудовом лагере.

— Да, я был на фронте, рисковал своей жизнью, а такие, как ты, в это время работали на немцев против нас. Имей в виду, если я уволю тебя с работы, ты уж нигде в моем городе не устроишься. Так что выбирай: или ты немедленно подпишешь стопроцентную всхожесть, или я подпишу приказ о твоем увольнении. За саботаж важнейшего государственного дела — посевной кампании.

В мыслях Харьяс, только что ясных, здравых и смелых, возник провал. Она хотела что-то сказать, возразить, но на ум ничто не шло. Появилось ощущение полной растерянности: против нее так много можно сказать, а в защиту ни единого слова.

Острая, как лезвие ножа, боль полоснула сердце.

Харьяс показалось, что из-под нее выбили стул. И вот она падает, падает… Вскинула руки, чтобы удержаться. Но у стула, на котором она сидела, не было подлокотников. Да и сил совсем не осталось, чтобы о чем-то думать, за что-то бороться…

И тут что-то стремительно ринулось ей навстречу, от боли зазвенело в висках…

— Харьяс, Харьяс Харитоновна, да ты что? — тормошил Чигитову Мурзайкин, пытаясь поднять ее с пола. Но обессилевшее, обмякшее тело было тяжелым, непослушным. — Ну и ну, расчувствовалась. Неженка какая… Подумать только, слова сказать нельзя. Ну, хватит Харьяс Харитоновна, дурачиться. Поднимайся, а то войдет кто-нибудь в кабинет, подумает черт знает что…

Но поняв, что до Харьяс не доходят его слова, полные едва сдерживаемого негодования и отчаянья, Мурзайкин снял телефонную трубку, позвонил в поликлинику:

— Пришлите ко мне в кабинет врача, с посетительницей стало плохо. Да ничего особенного… Видно, сознание потеряла… Народ-то теперь нервный пошел…

Врач и медсестра долго отхаживали Чигитову. Когда Харьяс пришла в себя, она с удивлением осмотрелась, испуганным шепотом спросила:

— Где я?

— Все в порядке. Вы в кабинете председателя райисполкома, — утешила ее медсестра. — Видите, вот и он… Вам немножко плохо стало, но все прошло.

— Ты что же это, Харьяс Харитоновна, так распустила свои нервы? — начальственно упрекнул женщину Мурзайкин.

Услышав его голос, Чигитова глубоко, с надрывом всхлипнула и вдруг истерично зарыдала.

— Придется в больницу отвезти, — вроде бы виновато разведя руками, решила врач, — Иван Филиппович, нельзя ли воспользоваться вашей машиной? Так вести ее опасно — вдруг инфаркт…

Чигитова пролежала в больнице около месяца. Выяснилось, что у нее слабое сердце, истощение центральной нервной системы.

Ромика приютили у себя Иштуловы. Архип Прокопьевич и Александра Макаровна почти ежедневно навещали Харьяс, приносили ей передачи, не богатые, но в трудное послевоенное время для больного, одинокого человека и они были бесценными. Архип Прокопьевич советовал Харьяс оставить работу в семенной лаборатории, перейти на химзавод:

— Там, по крайней мере, вы не будете встречаться с Мурзайкиным и подчиняться ему. Леонтий Стемасов служил у него на рембазе, рассказывал, что это за человек. Да и я сам знаю какой он. И поверьте, время рассудит, покажет, кто чего стоит…

Часть вторая

1

Ранним августовским утром Аркадий Иштулов подошел к небольшому деревянному домику на окраине Вутлана. О том, что он только что с поезда, говорили его утомленный вид, чемодан в руке и плащ, небрежно переброшенный через плечо.

В домике еще спали, окна задернуты темными шторами, на крыльце в лучах восходящего солнца сверкала нетронутая роса.

Аркадий, счастливо улыбаясь, поставил на землю чемодан, перебросил на другое плечо плащ и глубоко, до головокружения, вздохнул свежий, настоянный на цветущих травах воздух. Он был несказанно доволен тем, что теперь уже навсегда вернулся домой, что родной городок встретил его таким светлым лучезарным утром.

Аркадий присел на ступеньки крыльца. Солнечные лучи, становясь все теплее, собирали с земли рассыпанную за ночь росу. Откуда-то появился кот Тимофей. Выгнувшись, он зевнул и стал тереться о ноги Аркадия. Потом, свернулся клубочком, задремал.

«Узнал, не забыл», — обрадованно подумал Аркадий и погладил кота по спинке. Тимофей приоткрыл яркий зеленый, точно светофор, глаз и вновь его смежил.

Аркадию не хотелось нарушать сон родителей — пусть поспят его добрые старички. И ему не вредно после душного вагона поезда насладиться этой сельской красотой и свежестью.

Но вот скрипнули половицы в сенцах. Звякнул металлический ковш о ведро, кто-то вышел напиться, значит, проснулись.

Аркадий почувствовал, как радостно застучало сердце. Он вскочил со ступеньки, взбежал на крылечко, легонько коснулся белой кнопки звонка.

Дверь тотчас приоткрылась.

— Сынок, ты?.. Приехал!

Аркадий стремительно переступил порог и крепко обнял мать. Она, радостно говоря что-то, прижалась седой головой к его груди.

— Ты что же это телеграмму не отбил? — вдруг спросила Александра Макаровна, отстраняясь от сына и поправляя выбившиеся из узла волосы.

— Да не хотел волновать, беспокоить. Домой же ехал, не в гости, — объяснил Аркадий.

— Да так-то так… А все же лучше, если бы отбил, я бы пирогов напекла.

— Да не надо никаких пирогов, мама, что я голодный, что ли? Отец спит еще?

— К утру только и уснул, а то все в постели ворочался, бессонницей стал что-то страдать. Аркаша, а тебя как, можно поздравить или еще нет?

— Можно, мама, можно! — воскликнул Аркадий, вновь привлекая мать к себе. — Не волнуйся, все в порядке. Диплом в чемодане лежит, а новоиспеченный инженер вот он, перед тобой!

— Ну, слава богу, слава богу, — счастливо всхлипнула Александра Макаровна, и Аркадий вдруг заметил, как она за последние годы обрюзгла, постарела. Возраст. Тут уж ничего не поделаешь. И все же ему сразу стало как-то не по себе. И не только от того, что родители сдают, а еще и потому, что они вроде бы этого даже не