Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

Голос Сона прервал мои воспоминания:

— Помоги мне.

Мы поднялись на небольшую квадратную площадку, которая когда-то называлась крышей. Сона потянула меня за руку. Мы подошли к хижине тетушки Эгине. Дверь была снята. Почудилось, что сейчас появится в пустом дверном проеме вездесущая Эгине и позовет: «Цып, цып, цып, чтоб вас засыпало...»

Сердце мое заныло при виде этого печального зрелища. Мое детство превратилось в руины, которые вскоре обратятся в холмы.

Мы зашагали к нашему бывшему дому. Двери, окна были сняты. Единственная комната разрушена. Только тонратун сохранил что-то от прежних дней.

— Вот наш дом. Я здесь родился. В этой самой комнате.

Сона с нескрываемым удивлением смотрела вокруг. Я объяснял ей, пытаясь восстановить образ старого дома.

— Здесь был выступ в стене. На нем моя мама аккуратно расставляла стеклянную и глиняную посуду. Вот здесь стояла тахта. На тахте расстилали постель и покрывали полосатым карпетом.

— Пойдем, — почувствовав мое волнение, попросила Сона. — Если захочешь, придем сюда в другой раз.

День уже погас. Мы, видно, долго оставались в старом доме. Несмотря на то что был теплый летний вечер, я чувствовал непонятную дрожь. Мы шли к центру села. И вдруг послышался знакомый крик. Какая-то собака отозвалась лаем. С кровли ближайшего дома спрыгнула кошка и, громко мяукая, засеменила к ущелью.

Сона крепко схватила меня за руку. Меня захлестнула радость: в селе еще есть жизнь! Осел нашего соседа растерянно стоял перед грудой камней у разрушенного хлева. Завидев нас, он захлопал глазами, слабо потряс головой, но не посмел тронуться с места. Я погладил его.

Наверное, вот-вот хозяин явится, уведет его.

По развалинам домов мы осторожно спускались к ущелью. Я шел впереди. Сона неожиданно вскрикнула:

— За нами следом идет!..

Мы спустились в ущелье, потом по крутой тропе поднялись к ровной площадке. Осел шел за нами до самого сада Бородатого Смбата. Потом мы услышали короткий рев. Так они дают знать о своем присутствии, когда встречают другого осла.

Тьма совершенно покрыла горы и ущелье. Перед нами раскинулось новое село. Яркие электрические огни издали казались маленькими кострами...

Я очень обрадовался, увидев у нас дома Арамяна. За ужином он давал отцу советы:

— Кур держи, яйца сдашь государству, купишь комбикорм. Корова обязательно нужна, свинья...

— Не нужна, — прервал отец. — Совхоз не дает корма.

— Теперь при заготовке кормов совхоз учитывает частный скот. Дает корма сколько надо, естественно вычитая с частника стоимость корма. Там, где не дает, совхоз проигрывает, так как хозяин либо добывает корм правдами-неправдами, либо продает свой скот. Я советую также держать осла.

— Осла? — удивился отец. — Для чего?

Арамян не сразу ответил. Посмотрел печально:

— Хотя бы для спокойствия души.

Мой отец насупился:

— Люди бросили своих ослов, а я приведу и буду держать у себя. Пусть Смбат держит, Амбарцум! Нам нужны куры, свиньи, собака, кошка и все!

Совхоз получил более десятка грузовых машин и тракторов. А что же будет с нашими телегами и волами?.. Я спросил об этом отца. Он не замедлил с ответом:

— А что нам оставалось? Подкормили волов и сдали на бойню.

Я плохо спал всю ночь, просыпался. То мне снился брошенный осел, то наши волы...

Утром, только рассвело, я оделся, снова пошел в нашу старую деревню. Велико было мое изумление, когда я увидел на кровле одного из домов дым. Это был дом бабушки Софии. Я обрадовался. В моей душе словно возродилась вся деревня. Бабушка София собрала с развалин соседнего дома несколько досок и несла к себе. Кошка, прижимаясь к ее подолу, следовала за ней.

— Здравствуй, бабушка София.

Одной рукой бабушка придерживала доски, другую козырьком приложила ко лбу.

— Ты чей будешь-то?

— Из Папаянов я. Погосов сын.

— Как же это случилось, что пришел? Другие при новом старое забыли. Человеческого лица не вижу.

Кошка у ее ног потянулась, мяукнула и вошла в дом.

— Бабушка София, отчего ты не хочешь жить в новом селе?

— Не хочу! Почти все мои родные на здешнем кладбище. А кладбище — вот оно, под самым моим носом. Нет, не хочу.

Она внесла доски в дом и снова вышла, отряхивая широкую юбку.

— Нет, не хочу...

Я видел последнего обитателя нашей старой деревни. По-след-не-го. Пройдут годы, и останутся одни руины. Тогда я вспомню ее, обхватившую одной рукой доски, другую руку козырьком державшую у лба, кошка жмется к ногам... И обеим по тысяче лет...

В покинутом саду Бородатого Смбата грудились шесть ослов. По-видимому, они всю ночь провели под открытым небом. Но почему они собрались тут? Отыскивая ответ на свой вопрос, я зашагал к саду. Когда я подошел к строению, бывшему когда-то домом Смбата, заметил входящих и выходящих через сломанные окна и двери собак. Видимо, ночью ослы, боясь волков, искали соседства и защиты.

Сона сидела перед раскрытым окном, срывала лепестки с ромашки:

— Мальчик — девочка, мальчик — девочка...

Тикин Сатеник была занята серьезными приготовлениями.

В тот день, когда мы отвезли Сона в больницу, к нам в Ереван приехала и моя мама. Прошли два дня, полные тревог. Родился наш первенец!

В девятнадцать лет я был уже отцом.

Багратян предложил назвать нашего первенца именем моего отца.

— Каждый порядочный человек одного из своих детей должен назвать именем своего отца. Если хотите знать, это самый ценный дар.

И мы назвали нашего малыша Погосом.

Маленькой Сатеник было уже три месяца, когда я перешел на четвертый курс. В дни летних каникул я должен был ехать в стройотряд к Арпа-Севанскому туннелю, на Кечутский участок. А для тикин Сатеник и Сона уже стало привычкой проводить летние каникулы в селе у моих родителей. Здесь они чувствовали себя как дома.

Вечером пошел проливной дождь. По небу полоснула молния. Потом на ребрах гор примостились тучи, понеслись далеко по ущельям; звезды то исчезали, то появлялись вновь и наконец из растрепанной ночной мглы возникло воскресное утро. Синее небо обещало погожий день.

Сона, склонившись над чемоданом, складывала мои вещи и, часто всхлипывая, давала мне советы:

— Носовой платок меняй