Том 3. Чевенгур. Котлован - Андрей Платонович Платонов

…Мужики стали есть говядину… – У Платонова центральное место занимала проблема голода и пищи, которая в «Котловане» в эпизоде убийства и поедания скота приобретает характер причащения «родной убоиной». Эти события соответствуют действительности: коллективизация вызвала массовый убой скота. Газеты писали: «Кулак в ответ на бурное колхозное движение огромных бедняцких и середняцких масс крестьянства развернул бешеную агитацию за истребление скота… Городские рынки буквально завалены свежими тушами мяса, которое часто сбывается за бесценок. В весеннюю посевную кампанию области не хватит для вспашки 100 тыс. лошадей» (Воронеж. 1929. 8 янв. Цит. по: Документы свидетельствуют: Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации 1927–1932 гг. М., 1989, с. 304).

«– Готовы, что ль? – спросил активист.

– Подожди, – сказал Чиклин активисту. – Пусть они попрощаются до будущей жизни. <…>

И сказав последние слова, мужик обнял соседа, поцеловал его трижды и попрощался с ним.

– Прощай, Егор Семеныч!

– Не в чем, Никанор Петрович: ты меня тоже прости. Каждый начал целоваться со всею очередью людей, обнимая чужое доселе тело, и все уста грустно и дружелюбно целовали каждого. <…>

Многие, прикоснувшись взаимными губами, стояли в таком чувстве некоторое время, чтобы навсегда запомнить новую родню, потому что до этой поры они жили без памяти друг о друге и без жалости».

Эпизод прощания односельчан Платонов воссоздал в рассказе «Одухотворенные люди» (1942). Морские пехотинцы готовятся к смерти, как крестьяне в «Котловане».

Утерев затем свое утомленно-пролетарское лицо, медведь плюнул на лапу и снова приступил к труду молотобойца. – Медведь – молотобоец в «Котловане» был воспринят как персонаж, появление которого дает основание признать Платонова «первым серьезным сюрреалистом…, ибо сюрреализм – отнюдь не эстетическая категория, связанная в нашем представлении с индивидуалистическим мироощущением, но форма философского бешенства, продукт психологии тупика… Представители традиционно неодушевленной массы являются у Платонова выразителями философии абсурда, благодаря чему философия эта становится куда более убедительной и совершенно нестерпимой по своему масштабу» (Бродский И. Пик, с которого шагнуть некуда). Между тем, Медведь – молотобоец, давший поводы для самых разнообразных обобщений и толкований, имел реального прототипа. На юбилейной конференции, посвященной 90-летию Платонова в Воронеже, в Воронежском госуниверситет младший брат писателя Семен Платонович Климентов рассказал, что в начале 20-х годов в кузнице на окраине Воронеж работал молотобойцем медведь, которого видел не раз и Андрей Платонов и сам рассказчик (Ласунский, с. 26).

Настя, глядя на почерневшего, обгорелого медведя, радовалась, что он за нас, а не за буржуев. – Медведь – символ самого бесправного и униженного труженика. В его описании заметны черты сходства с батраком Филатом из «Ямской слободы». Участие Медведя в классовой борьбе оправдано перенесенными страданиями и надеждой: «Он больше не увидит мучившего его кулачества и обрадуется своему существованию».

Платонов, подобно Хлебникову и Заболоцкому, воспринимал социальную революцию «как освобождение природы и животных» (Малахов С. Реакционная утопия мелкобуржуазного романтизма // Борьба за стиль. Л., 1934, с. 298).

В том, что животные угнетены людьми, Платонов видел результат «всемирного» неустойства: «…только такие, как молотобоец, могли вытерпеть здесь…», т. к. их защищала шкура. Платонов верил, что освободившись от власти человека, животные «выпрямятся и заговорят».

– Ликвидировали?! – сказал он из снега. – Глядите, нынче меня нету, а завтра вас не будет. Так и выйдет, что в социализм придет один ваш главный человек! – Пророчество раскулаченного «рассудительного мужика» сбывается вскоре после начала коллективизации, когда рядовых «активистов», организовавших колхозы, арестовали за «перегибы». Активист получает директиву: «…актив колхоза имени Генеральной Линии уже забежал в левацкое болото правого оппортунизма <…> такой товарищ есть вредитель партии, объективный враг пролетариата и должен быть немедленно изъят из руководства навсегда» (с. 523).

В «Котловане» показано, что хотя речь идет «…о ликвидации… кулака как класса…», уничтожается крестьянство в целом. Об этом написал А. Солженицын, показавший, что «поток» раскулаченных «…ничтожно мало содержал в себе тех „кулаков“, по которым был назван для отвода глаз. „Кулаком“ называется по-русски прижимистый бесчестный сельский переторговщик, который богатеет не своим трудом. А чужим, через ростовщичество и посредничество в торговле. Таких в каждой местности и до революции-то были единицы, а революция вовсе лишила их почвы для деятельности… Но раздувание хлесткого термина „кулак“ шло неудержимо, и к 1930 году так звали уже вообще всех крепких крестьян… Кличку „кулак“ использовали для того, чтобы размозжить в крестьянине крепость» (Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ, т. 1. М., 1989, с. 62–63).

Активист выставил на крыльцо Оргдома рупор радио, и оттуда зазвучал марш великого похода, а весь колхоз <…> радостно топтался на месте. <…> Радиомузыка все более тревожила жизнь… – Платонов писал: «Колхозы живут, возбуждаясь радиомузыкой; сломался громкоговоритель – конец» (Записные книжки, с. 35).

Вощев <…> скопил в мешок вещественные остатки потерянных людей. – Действия Вощева совершаются в надежде, что предметы хранят на себе следы существования когда-то живших людей и помогут в воскрешении мертвых.

Платонов верил, что в будущем люди по «вещественным остаткам» научатся возвращать к жизни умерших.

…он предъявлял тех ликвидированных тружеников к лицу власти и будущего, чтобы посредством организации вечного смысла людей добиться отмщения – за тех, что тихо лежат в земной глубине. – Мотив отмщения природе за смерть близких, стремление ее изменить, характерное для творчества писателя первой половины 20-х годов к концу десятилетия приобретает иное содержание. Платонов становится свидетелем гибели от голода тысяч людей, понимая что вина за это лежит не только на враждебных человеку стихийных бедствиях природы.

…спустилась свежая директива, подписанная почему-то областью <…> ив… директиве отмечались маложелательные явления перегибщины, забеговщества, переусердщины и всякого сползания по правому и левому откосу с отточенной остроты четкой линии. – Образ «директивы» в «Котловане» – пародия на статьи Сталина «Головокружение от успехов» и «Ответ товарищам колхозникам».

Вощев <…> привез в подарок Насте мешок специально отобранного утиля, в виде редких, непродающихся игрушек, каждая из которых есть вечная память о забытом человеке. – Мотив собирания и сохранения предметов «несчастья и безвестности» постоянно звучит в «Котловане».

Вощев стоял в недоумении над этим утихшим ребенком, – он уже не знал, где же теперь будет коммунизм на свете <…> Зачем ему теперь нужен смысл жизни и истина всемирного происхожденья, если нет маленького, верного человека, в котором бы истина стала радостью и движением? – Смерть Насти на строительстве здания социализма может восприниматься как строительная жертва. Настя «попала в материал» «будущей гармонии», ее могила легла в фундамент так и не построенного здания светлого будущего.

Содержание основного конфликта «Котлована» восходит к главному мотиву «бунта» Ивана Карамазова: «…Если