Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский

— Завтра… непременно побреюсь.

Наташа облегченно засмеялась, ударила его по рукам и овладела вожжами. Бег полей стал тише, отчетливее проступали переклики перепелок. Наташа незнакомым, посвежевшим и заволновавшимся теплыми переливами голосом весело сказала:

— А, пожалуй, хорошо, что вы меня встряхнули! Эти ссоры, столкновения такую тоску наводят, что в пору в омут. А сейчас будто ничего и не было. Ну, что смотрите на меня истуканом? Я этого не боюсь.

У поперечного рубежа она натянула вожжи и спрыгнула с пролетки. Коротков поймал ее руку, потянул к себе и опять отпустил. Наташа глядела ему в лицо и чего-то ждала. Но в самую последнюю минуту, когда на языке горьким осадком встали готовые слова, Коротков подтряхнул фуражку, сказал весело и беззаботно:

— Вот вас волки съедят. Я для того и взял вас с собой.

Наташа разочарованно покачала головой и с неуверенной бодростью отозвалась:

— Нам волки не страшны. Заезжайте еще.

Она долго тлела белым пятном на пустынной дороге. Коротков то и дело оглядывался. Ему было жаль Наташу, — почему, он не объяснил бы и сам.

Заря отгорела, и сбоку, откуда-то из-за степных курганов, вспыхнула зарница. Одна, другая. Поле, настороженно притихло. Коротков глядел в сторону вестников близких туч, первое время ему казалось, что за курганами в дикой пляске взмахивает огнистым концом платка сказочная баба, но потом зарницы напомнили ему искры ночного трамвая, он стал думать о том времени, когда здесь простор поля прочертят стальные полосы и загудят провода.

XI

Федот вернулся из рика в ночь, а наутро вслед за ним приехал начальник милиции и увел с собой Тишку. Матюха стоял на рубеже, когда на столбовой дороге показался верховой, а около него еще человек. Лошадь бойко перебирала ногами, и человеку приходилось идти за ней в упор. Когда они пересекали рубеж, — в этом месте дорога давала крюк, — Матюха узнал Тишку по сломанному козырьку картуза и по пиджаку. В фигуре — обвялой и приниженной, в походке — не было всегдашнего Тишки — бодрого скороспела и форсуна.

«Эка, как тебя обломали», — подумал Матюха, но в тот же момент ему стало стыдно, так стыдно, что даже голова под шапкой стала горяча. Он вернулся к стаду и ни с того ни с сего огрел кнутом Садкову белоголовую корову. Та, словно обожженая, взяла с места в рысь, нескладно раскидывая задние ноги, потом остановилась, наклонила голову и поглядела на Матюху янтарным глазом.

Стало еще мутнее на сердце. И, подавляя укоряющую мысль: «А корову-то за что?» — Матюха полусердито и как бы извиняясь перед кем-то сказал:

— Так бы твоего Садка вдоль бока полоснуть, лахудру!

Вечером в избе-читальне Федот докладывал колхозникам о результатах своего посещения рика. Он был возбужден, как-то по-особенному вертко оборачивался то к тому, то к другому, чаще обычного разглаживал усы и усмехался.

— Нас там приветствуют прямо очень горячо. Весь рик собрался мой доклад послушать. Секретарь райкома просил передать вам, что партия очень ценит наше начинание и не даст нас в обиду. Что… — Федот поднял над головой палец, покрутил им в воздухе, потом сжал кулак и опустил вниз, ударил по столу. — Что и доказано! Первое: никакого колхоза в нашем селе, кроме нашего, не будет. Всем хвост прижмут. А второе, вот наши блага на первое время: нам передается весь склад машинной кооперации, нам же препоручается барский сад, огород и роща. Безо всяких разговоров!

Матюха сидел в углу, смотрел в рот Федоту и быстро-быстро шевелил пальцами ног. Слова Федота его радовали, торопили, он оглядывал лица колхозников, стараясь найти отзвук на свое волнение, и не находил. Мужики сидели понурившись, курили и многодумно откашливались. Федот навсегда отрезал их от мира. До этого дня они еще надеялись, что в одиночке им долго быть не придется, в колхоз запишутся и остальные домохозяева. То, что они переругались на сходке, вспоминали обиды, — все это было и раньше, а теперь, по словам Федота, выходило, что они — на одной стороне, а все село на другой, и между ними незаполнимый провал.

Обо всем этом Матюха догадывался, и ему хотелось, чтобы Федот коснулся этого, подогрел бы обвисших мужиков. Но тот размахивал руками и все углублял образовавшуюся пропасть:

— Рожь мы уж им не дадим сеять на первых жеребьях. Всю под коллектив отнимем. Раз так сказано и — точка, взад не пойдем. Народ почует это и сейчас же к нам потянется. А сейчас мы, не откладывая дела в ящик, отберем машинный сарай. Завтра, молодчики, можете сдружаться и вваливать на обчественных плужках.

К концу его речи в читальню вошел Садок. Он задержался в темном углу, стал спиной к печке и покрякивал, будто в горле у него застряло что-то в высшей степени неудобное и мешавшее ему дышать.

Первым отозвался на речь Федота Кронштадт. Он погладил бороду, бросил на пол окурок и придавил его лаптем.

— Это ты, Федот Егорыч, к примеру, как говорится, хорошо пояснил. Только уж не дюже ли круто мы поступили против общества?

— Вот-вот! — поддержал Кронштадта Горюн. — Не грубно ли дюже? Ведь это что ж, мои матушки, после того весь век на глаза не казаться.

— Во-о-от! Вот что и именно-то!

Под шум голосов Садок вышел на свет. Взгляд его маслянисто ползал по лицам мужиков и отравлял ядом длинную монгольскую улыбку.

Федот озадаченно помял бумажки и вдруг вскинулся на Садка:

— Ты чего хочешь сказать? Ну!

— Да я… — Садок дурашливо полез в затылок. — Я вот слушаю и мекаю, не зря ли меня позвали сюда. До решения дела-то?

Насмешливая ядовитость речи Садка отрезвила колхозников. Они проглотили заготовленные восклицания и настороженно воззрились на Садка.

— Мол, дружности-то пока в намерениях нету… До обчества, может, оставить…

Федот сумрачно, как человек, принявший непреложное решение, вылез из-за стола и медленными шагами подошел к Садку. С минуту они глядели друг на друга: один испытующе-пристально, другой — мелкими глядками, то и дело отводя глаза в сторону. Потом Федот взял Садка за пуговицу и раздельно выговорил:

— Не тебе, понял? Не тебе о нашей дружности толковать. Ключи у тебя с собой? Ну, так вертайся, иди сдавать нам склад.

Садок отстранил руку Федота, все еще оглядываясь на мужиков в ожидании поддержки:

— А если я тебе не сдам? Где у тебя такое право?

Увертка Садка вызвала совершенно противоположное действие. Сумрачные до сего времени мужики вдруг заволновались и глянули на Садка враждебно. Раздались отдельные возгласы — и громче всех Матюхи: