Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский

— Я считаю, что брат сам виноват. Когда колхоз организовывали, он мужикам надавал кучу обещаний — и трактор и средства. Вот этого не надо было делать. Наши мужики мало разнятся от своих детей: если им что пообещаешь, так вынь да положь.

— Не сразу все, будут и трактора.

Наташа глянула в лицо Короткову ясными, отразившими небо глазами («Какие они у нее… сочные», — подумал Коротков), вздернула бровь и покровительственно улыбнулась:

— Психологию надо вам знать, дорогой товарищ.

Короткова это обозлило. Он рывком распрямился и взял Наташу за руку:

— Я считаю…

Но Наташа не далему докончить:

— Во-первых, оста авьте мою руку. А во-вторых, дослушайте до конца. Все мы любим неожиданности, а мужики и подавно. Они ждут обещанных благ второй год. Это ожидание у них уже отравило радость получения того, что они ждут. А если б Иван не обещал, а говорил мужикам правду, что первое время надо обходиться своими средствами, надо сжаться, то теперь не было бы раскола, не было бы угрозы срыва. Они Ивану не верят, вот оттого он и вас-то вызвал.

В этом была очевидная правда, и Короткову захотелось кончить этот разговор. Он чувствовал, что Наташа как-то покоряет его, ему приятно было слышать ее голос, смотреть на ее нервные горячие губы, — и вся она, мнилось ему, отражала в себе и тишь завороженного пчелиным зудом сада, и простор неба, и манучие дальние на реке голоса.

Наташа будто услышала его мысли, неожиданно смолкла, оправила волосы и оглянулась вокруг. Потом посмотрела на Короткова и улыбнулась:

— Вы хоть бы побрились. Заросли, как еж.

Коротков быстро глянул ей в глаза (предательская бровь не таила в себе подвоха) и перевел взгляд в небо. Ему захотелось вдруг взять Наташу за руки, почувствовать пальцами их нежный выгоревший пух и рассказать ей о том, как он мучается по ночам, думает о ней. Но она быстро встала и отряхнула платье.

— Пойдемте. Ведь не для бесед со мной вы приехали? Там уж ждут небось.

Она пошла вперед узкой тропинкой между сросшихся трав, об ее загорелые голые икры бились покорные ромашки, потом долго качали головками. Коротков намеренно топтал ромашки, злился на себя и думал, что не сказал Наташе главного.

X

У крыльца разрозненно сидели мужики. Они не курили, и их молчание таило в себе начало безбрежного озлобления. Коротков заметил, как на шапку одного из мужиков ровно падали капли из рукомойника. Он вытирал шею и недоуменно вглядывался в безоблачное небо. Это рассмешило, и Коротков весело оглядел мужиков, дернул фуражку и сказал:

— Доброе здоровье!

Ответили ему недружно, и ни одна голова не повернулась в его сторону. Он сел на верхнюю ступеньку крыльца и в затруднении принялся чистить на околыше фуражки пропыленный значок. Начать разговор он не знал с чего, а уйти в дом вслед за Наташей и ждать, пока придет Иван Петров, голос которого слышался где-то на гумнах, — было просто неловко. Выручил его подошедший Евстигней Крайний. Низкорослый, кривоногий, он шел, низко опустив плечи, словно нес в руках невидимую тяжесть. Коротков вспомнил, как Евстигней говорил зимой про себя:

— Я всю жизнь крайний. В селе жил на овраге, — дальше края уж некуда, и тут выпала крайняя усадьбишка, к самому саду. Крайний, а как дело какое, так меня беспременно черт ввернет!

Сейчас он подошел к крыльцу как-то боком, поглядел на нелюдимые лица мужиков и решительно приблизился к Короткову:

— Ну что ж, агроном дорогой, завлекал нас в эту игрушку, теперь, видно, и расхлебывайся. Больше наших силов нет в дураках ходить. Вся округа нас обсмеяла; пожалуй, и хватит.

Коротков спокойно ответил, не отрывая глаз от заблестевшего значка:

— Я готов. Боюсь только, что мы с вами не споемся.

Евстигней наклонил голову к плечу, будто прислушался к чему-то сбоку, поморгал ржавыми ресницами.

— Свою программу защищать будешь?

— Думаю, что буду.

Коротков усмехнулся и расправил ноги: начинался настоящий разговор. Но Евстигней вдруг взмахнул руками, топнул лаптем об землю и затряс клочковатой пепельной бородой:

— А нам ваша программа все нутро вывернула! Люди по сторонам добром живут, как люди, а мы вроде грачей на навозе. Не надо нам программы и этих молхозов-озов, нам дороже покой!

Его крик вывел из безразличия мужиков, они встали и, одергивая рубахи, приблизились к крыльцу. Из-за угла избы вывернулся Иван Петров, его заметили все, и началось то непередаваемое нелепое, что потом долго вспоминал Коротков. Мужики вдруг поперли на него, столкнули в сторону Ивана Петрова, — хряснуло перильце крыльца, — в сенях заголосили бабы, бабий вопль перекинулся на поселок, и Коротков почувствовал, как над ним закачалось небо, еще мгновение — оно опрокинулось бы совсем. Но он удержался на ногах и, сорвав с головы фуражку, бросил ее в первое ближайшее лицо и из последних сил напряженно сдавленных легких крикнул:

— Бараны вы иль люди?

Нелепость вдруг задержалась на один миг, взгляды мужиков проследили за полетом фуражки с только что отчищенной блесткой значка до самого ее падения в кучу золы, — и этого короткого обрезка времени было вполне достаточно. Коротков не помнил первых слов, сказанных затихшим, но еще озлобленно сжимавшим кулаки мужикам. Казалось, само время оборвалось на миг и потом потянулось опять, с необычайной ясностью явив взгляду и погожий закат с черными точками галок на огнистом полотне зари, и медлительный ход сытых коров вдоль улицы, сопровождаемый звонкими криками ребятишек, и сами лица подступивших к крыльцу мужиков, различимых до мельчайших морщинок, — пропыленные потом и заботами.

Опять было усилился гул, но в нем уже не было прежнего напора, за минуту до того вспыхнувший азарт остался лишь в сухом блеске глаз, проводивших Ивана Петрова, взошедшего на крыльцо. Коротков стороной как-то упомнил, что у Ивана Петрова оторван рукав рубахи и руки, взявшиеся за столбик крыльца, мелко дрожали.

Сознание своей власти над стоящими перед ним людьми наполнило Короткова покоем и дало голосу убедительную силу:

— Кулаками разговаривать — прием старый, товарищи. У вас тут что-то произошло, но я-то пока об этом не знаю. Неужели у вас не нашлось достаточного ко мне уважения, чтоб предварительно меня осведомить? И тем более, — он возвысил голос и поднял вверх руку, — тем более, товарищи, что ваши действия есть не просто действия недовольных мужиков, на которые можно не обращать внимания. За вами следят, за вами наблюдает не одно окружное село. Вы меня понимаете?

— Мы понимаем! Понимаем! — Евстигней запальчиво тряхнул головой и досадливо отвернулся. — Говори пока, а потом мы