Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский

— Только узнать, кто эта продажная шкура, душу выну нараз! С живого не слезу!

Матюха всякий раз, когда слышал об угрозах Тишки, холодел, боясь на людях выдать свое волнение, но вместе с тем в нем крепло решение — в нужный момент он не потеряется и, если Тишка спросит его об этом, твердо скажет:

— Да. Сделал это я, потому что, если тебя не уймут, ты мне сделаешь хуже.

XIII

Поход тракторов в Ключи вызвал шум во всех деревнях. Белогуров по возвращении оттуда рассказывал Короткову:

— Как на пожар бежал народ. В поле стон стоял. Сначала все колхоз ругали: и лодыри, и захребетники, и всякими словами! А потом между собой схватились. Как наперли на своих бородачей — и давай трепать! Уж я и смеху положил! Орут: «Во, как колхозам помогают! А вы нам шею затянули, все обманом пужаете! Вас, головотяпов, вот положить в борозду, да давнуть раз, чтоб вы лопнули!»

Белогуров, еще не смывший с лица потную грязь, скалил острые белые зубы и резал воздух промасленным кулаком.

— А уж мы и драли! Земля там рыхлая, машина идет ходом, будто творог жует! А эти ключевцы около нас винтуют. Натащили пирогов, яиц, молока. Чуть не в обнимку! Там и сейчас, — мы уехали, — на поселке все равно что праздник годовой, народ толпится. Только…

Белогуров взял Короткова под локоть, завел за угол сарая и там, близко касаясь руками уха, прерывисто зашептал:

— Скандал будет. Лягин весь день клял тебя и обещал Стручкова навинтить. «Свое дело стоит, совхоз убыток терпит, а мы катаемся на чужом поле». Гад он, понимаешь, а все-таки надо подготовиться. Да мы ему, впрочем, рог свернем, будь покоен!

И тракторист валкой походкой пошел в свою каморку. У двери он обернулся еще раз и погрозил кулаком.

Коротков знал сам, что осложнения будут, что отрыв тракторов от своей работы поставят ему в вину, и это может вызвать большой скандал среди рабочих.

Крылатый рассказ Белогурова подтверждал нужность такого шага хотя бы в ущерб совхозовским работам. Это его веселило, но вместе с тем липла малодушная, противная мысль: как отнесется к этому Стручков? Он представил себе его каменно-недовольное лицо, и тогда все повертывалось иной стороной. Ему начинало казаться, что Ключи могли бы обойтись без тракторов, что, обещая им их, он погорячился, и, больше того, в нем уцелела блестка памяти: когда он давал обещание колхозникам выслать трактора, он все время чувствовал близость Наташи, ему хотелось показать перед ней свою силу и выйти из столкновения с колхозниками героем.

Остаток дня Коротков ходил по совхозу, отдавая распоряжения в конторе с таким видом, словно ничего не случилось. Силину, Лягину, секретарю ячейки Лазутину — подозрительно безмолвным, согласным с ним во всем — он показывал, что с их переглядами он не считается и ответить за себя сумеет.

Его беспокоило другое. Вчерашние зарницы прошли бесследно, тучи утянуло на сторону. Но сегодня закат был огнистый, горел долго, рассыпая кровяную пыль по крышам и верхушкам парка, а небо затягивали жидкие серые облака, они сливались в сплошной войлок, набухали близким дождем.

И в ночь случилось то, чего так опасался Коротков. Дождь пошел несмело, застучался золотистыми шариками в окно, потом сердито зашумел парк, дождь усилился, в желобах зашумела вода глухо и враждебно. Коротков не спал, сидел над старым проектом организации в совхозе молочного хозяйства, сыроваренного и маслоделательного завода. Эта идея увлекла его во время зимних агробесед в деревнях, когда крестьяне жаловались на то, что хорошие слова об улучшении хозяйства утираются в скудость средств:

— Милок, оно, может, и так, а только уж очень много всего надо. И удобрения, и машины, а тут еле-еле пупок прикрываешь. Изняться не с чего. Это у городов, там крестьянам не в пример легче… Торговлишка, продукт сбывают.

И тогда же Коротков засел за проект. Предварительно он высчитал, что в этой местности бюджет крестьянского двора в среднем едва превышает сто пятьдесят рублей в год. Это обухом ударило его по голове. Полтораста рублей на шесть-семь душ, на дом, на хозяйство, в то время как он один тратит за месяц эти ничтожные деньги! И торопливость его по составлению проекта возросла. Он развернул широкую картину обогащения этого края: картофельная контрактация для спиртового завода, слив молока по деревням для совхозовских молочных заводов. Он высчитал, что в радиусе десяти километров совхоз может взять продукцию девяти деревень и сел, в которых более тысячи коров. Если в среднем каждая корова даст в день три литра товарного молока, это составит пятьсот сорок рублей в день, или около двухсот тысяч в год. Двести тысяч рублей будет выброшено на эти поля, соломенные хаты, в этот проклятый застоялый быт. И только через одних коров!

Когда он довел расчеты до конца, прикинул стоимость оборудования завода, транспорта, — перед ним развернулась широчайшая картина тех перемен, которые произойдут здесь только через одно начинание. Он среди ночи побежал к Стручкову, поднял его с постели и совал ему свои расчеты и диаграммы. Стручков долго не мог понять, о чем ему говорил Коротков, но когда разгулялся, то, отзевавшись, сказал по-своему просто:

— А чем мужики коров будут кормить? У них по одной, и то с кормами голову закрутили.

— Корма?

Коротков задумчиво свернул свои расчеты и ушел к себе: он не додумал до конца. Нужны клевера, корнеплоды, а все это возможно лишь при многопольном севообороте, а лучше всего при сплошной коллективизации. Проект был убран в глубину стола отлеживаться, а Коротков, поглощенный весенними планами на каждый день, вспоминал о нем только ночью, и укоры совести не мешали ему засыпать немедленно.

И сейчас, сидя над развернутыми листами, хранившими иссохшие чернильные следы захвативших его когда-то планов, Коротков никак не мог вчитаться в написанное, перед ним вставало более близкое — нескошенные мокнущие клевера, непропаханные пары, и надо всем этим дрожала неосознанная тревога возможных осложнений со Стручковым, с рабочкомом, как раз то, чего он всегда избегал и что более всего убивало в нем всякое желание двигаться, работать. В стремлении избавиться от этих мыслей он достал полученное сегодня письмо отца. С детства знакомый почерк — прямой и тонкий — настойчиво раздвинул плотную стену здешних дел, планов, настроений и нес голоса той жизни, которая текла где-то в окружении милых, изученных до мелочей вещей, раз заведенная и не нарушающая своего хода вопреки всем переменам за стенами квартиры.

«…Сдох кот Петрушка. В последнее время он не сходил с