Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский

Коротков не сразу понял последние слова Сальника, они скользнули по поверхности сознания, не задержались, но капли яда просочились в поры и внесли в мысли смуту. И когда он пробежал еще раз запечатлевшийся черед слов Сальника, у него зашумело в ушах и кровь хлынула в ноги. Он еле осилил поднять сразу будто сделавшееся чугунным тело и встал против Сальника. Тот поднял на него поросячьи глазки, — в них уже не было усмешки, они горели тайной злобой, искали в нем поддержки, — и пожевал губами:

— Что, разбередило? А нас оно не так бередит…

Коротков, глядя ему в рот, с силой выпихнул будто одеревеневшие и ставшие колючими слова:

— Ступай ты отсюда к черту!

И, круто повернувшись, пошел за угол. Сзади него тянулось озадаченное молчание, которое хотелось отсечь от себя, раздробить.

У водовозки стоял Максим Павлыч. Он дружественно усмехнулся навстречу Короткову и спросил:

— Видал вас этот домовой-то?

Коротков, не сгоняя с лица окаменелости, ровным голосом ответил:

— А вы, дорогой, кажется, заелись тут… Надо убираться, тут вам не место.

И странно, Коротков вдруг почувствовал, что недавняя тяжесть от сознания, что скоро приедет Стручков, что ему предстоит сложное объяснение с ним, как-то рассосалось, в нем не было прежней напряженности, словно этот мир, заглянувший к нему внутрь, мир расчетливо-вороватого Сальника, Максима Павлыча, бывшего когда-то одним из воротил в этом имении, закалил его решимость своей отталкивающей чернотой. «Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат», — это подумалось весело, и Коротков подошел к новой постройке сияющий, охотливый на слова и открытый для всякого нуждающегося в нем.

Постройка шла полным ходом. По гибким лесам взбирались каменщики, согнутые четырехугольной тяжестью лямки с кирпичами, звенели лопаточками, вскидывали их к небу, словно откусывали от него кусочки голубой извести. А рядом на двух станах работали веселые перехвальские пильщики, то и дело кланявшиеся земле, и с каждым наклоном на глаза им падали волосы. От станов тянуло возбуждающим запахом нагретых березовых досок, смолистой коры, угарно дышали гасившейся известью четырехугольные ямы, в которых, как в асфальтовых котлах, ворочали плахами пропыленные каменщики.

Десятник — разбитной черноусый тамбовец — весело доложил Короткову о работах, сунул испятнанную известью бумажку с требованием на материалы и пожаловался на харчи:

— Какие хоромы строите, а на харчах натягиваете. Харч дает рукам спорину, голове веселость. Не жалей добра, работа будет храбра.

И для подкрепления своих слов обернулся, шумнул прислушивающимся каменщикам:

— Ребятёжь, навали-и-ись, вались-вались!

Коротков, возбужденный рабочим шумом, в котором звонко выделялась мелодия пил, веселым оглядом оборотистого десятника, стянул на затылок фуражку и ткнул десятника в живот пальцем.

— Вались-вались. Харч прибавим.

Вершили уже окна первого этажа, но вздымающиеся руки лесов наводили на мысль о том, что здание будет огромно, конец еще не скоро.

Работа в этот день спорилась. До обеда Коротков успел побывать на парах, осмотрел клевера и решил перед вечером сделать закос, распланировал монтерам место для установки паровой молотилки, успел забежать в контору и подписать неимоверное количество ордеров, бумаг и распоряжений. И, хлебнув на ходу несколько ложек супу, сорвался, стремительно выехал в большой лес, где начинали валить дерева для нового здания.

А вечером в его комнату пришли Белогуров, Бодров, два конторщика-комсомольца — Васька Рубцов и Ленька Перегаркин, и Коротков, стоя в их кругу, говорил горячо и убедительно:

— Совхоз должен быть показательным во всех отношениях. Не только в области хозяйства, но и как образец бытовой организации. Мы здесь все молодежь, у нас ничего сзади нет, все впереди, поэтому нам надо и нажимать. Что из себя представляет коллектив рабочих совхоза? По-старому — работники. Получили жалованье, паек — и отошли в сторону. Всяк живет своей семьей, у каждого своя печка, бабы грызутся, ненавистничают. Верно ведь?

Ленька — вислоплечий подросток, сирота, выкормок совхоза — поколупал ногтем крышку стола и неестественно грубым голосом прервал Короткова:

— Мы на ячейке несколько раз подымали этот вопрос. Безусловно, скверно живем мы.

— Ну так вот. Я что предлагаю? Кстати, эту мысль мне подал пастух кривинский, Матюха. Я забрел к нему на полевое стойло, так он там баб агитирует, прямо откуда что берется. И об яслях, о кухне, о прачечной толкует как по писаному. А после, как ушли бабы, сказал мне: вот бы совхозу показать образец, сразу б люди переломились.

Белогуров хлопнул по коленке ладонью и подкрикнул:

— Мотя? Ну и ну! Деляга!

Коротков оглядел веселые лица единомышленников и продолжал:

— Семейные углы загадили дворец, совхоз тратит уйму денег на дрова, на ремонт, а при таком настроении и новый корпус будет устроен так же. А наше дело — толкнуть на это ячейку, рабочком и рабочих. Надо установить коммунальные формы. В них и экономия, в них и залог того, что колхозники будут постепенно переходить на совершенные формы социалистического устройства своей жизни.

— Я, — перебил Короткова Васька, — думаю, что тут будут большие трудности.

Все сразу притихли и опустили глаза в пол.

— Во-первых, против встанет наш актив. Они, как получающие большее жалованье, без сомнения, лучше питаются, чем, положим, будет в общей столовой. Это — раз. А, во-вторых, рабочие многосемейные не смогут прокормить семью. Сейчас они картошкой живут, а тогда…

— А это правильность? Картошкой-то? — Белогуров встал неожиданно, раскинул круглые руки и, казалось, сразу заполнил всю комнату. — Никуда это не годится! У нас не барский двор, а советское хозяйство. Мы не только должны платить рабочему за его работу, но и должны дать ему прочие блага. Детей — на общественный счет — раз, всем женам дать работу — два, а не ездить за сто верст за полетчицами. Всех рабочих, имеющих хозяйство на деревне, если будут упорствовать, долой — три!

Он отрубил рукой толстый ломоть вспрыгнувшей ему на грудь тени от головы Короткова и закончил:

— Я предлагаю воевать на эту тему без никаких послаблений.

Бодров замял в жестких пальцах окурок, рассыпав между колен пук огнисто-кровавых искр, и вздохнул во всю силу своих измотанных и прокуренных легких.

— Раз так решим, будем воевать. У меня их пять ртов, при такой постановке я живу хуже августовских кобелей.

Рубцов вдруг вскочил на стол и весело выкрикнул:

— Предлагаю наше собрание переименовать в ячейку «Нового быта» и написать платформу. Организация — так по всей форме!

Его одобрили и долго писали декларацию для подачи в ячейку. Коротков писал торопливо, рука почему-то дрожала,