Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян
В Кешкенде днем донимает духота, и ночь также не приносит облегчения. Выше села — голые песчаные склоны, ниже — лоскуты зеленых садов, которые, цепляясь друг за друга, сползают к берегам Арпы и сбиваются с густым ивняком.
На противоположной стороне высится Арснасар — гора Невеста, раскинувшаяся отрогами на несколько верст на восток и запад и венчающаяся седловидной вершиной. В любой час дня, когда ни кинешь взгляд, пустынны склоны Арснасара. И та пустынность как бы сползает с горы, перекидывается через реку, проникает на улочки Кешкенда, в жилища, вселяя озноб в людские души.
Тот пустынный озноб чует и Варос. Уселся он на гладкий камень у входа конюшни и в полудреме попыхивает трубкой, а с табаком заодно дымится и время.
Снова весна, день солнечный, свет добрый. Вспомнились Варосу дедовские поверья о вампирах, оборотнях и говорящих змеях... Очнулся Варос от тяжелой поступи Сето, направляющегося к нему, и навеянные думами страхи исчезли.
«В последнее время он что-то часто повадился таскаться к конюшне, — подумал Варос. — Сдается, неспроста это. Чует мое сердце, что недолог час, когда меня уберут отсюда, а к конюшне приставят Сето. Надо бы шугануть его».
С лица Сето сочилась печаль. Борода его казалась припорошенной вековой пылью. Под стать Сето был и архалух[6] его в сотне заплаток, и трехи дырявые.
«Дай-ка спрошу: Варос, ты читать-писать обучен? — раздумывал Сето. — А вдруг окажется, умеет? Так и дать ему прочитать письмо?.. Или не стоит?..»
Варос пыхнул трубкой и хитро покосился в сторону Сето:
— Сето...
— Чего?
— Ты чертей видел?
— Нет.
— Ни разу?
— Ни разу.
Варос с удивлением хлопнул себя по колену.
— А разве ты не был звонарем?
— Был.
— На колокольню лазил?
— Ага...
— И даже издали рожек там не приметил?
Варос сделал ему «козу» и тут же отдернул руку, почувствовав, как шевельнулось ухо.
— Не доводилось, — вздохнул Сето. — А сам-то ты видел?
— А то нет! — оживился Варос. — Пресловутый черт — первый враг лошади. Тут у нас в конюшне завелся один, ошивается. Присох к вороному коню капитана Мурада. Однажды в полночь я проснулся. Гляжу, черт скрутил конский хвост в узел и тянет, чтобы оседлать коня. Только я чиркнул спичкой, он тут же сгинул, как сквозь землю провалился.
— Ты это видел своими глазами?
— Вот этими самыми, — Варос коснулся пальцами обоих глаз.
Убогому воображению крестьянина Сето представился ночной полумрак, черный конь, рогатый черт... Варос показался ему необычным человеком, потому он и остерегся проболтаться ему о письме. Он тяжело встал с камня, вздохнул:
— Пойду я.
— Иди, иди, — одобрительно похлопал его по плечу Варос, — делом займись.
Брел Сето по кривым улочкам Кешкенда — с вековым мраком в душе, с печалью в глазах. Такова бы на судьба Сето: бежал он — до места добирался другой, спину гнул он — сытно жил другой, мотался он — сматывал его в клубок другой. Сиротой старого мира был Сето.
Смотрел Варос на него и хмыкал с самодовольством человека, обмишулившего простака. «Жив еще Варос! Рано сменять его на службе. И мы знаем, почем фунт лиха в голодную годину. Мы тоже небось курим табак и носим трехи...»
Занимается утро в Кешкенде сразу. Гора Гиж венчается священной короной, и появляется факел солнца, скользит по плечу горы к вершине и неспешно вплывает во вселенную. Ликуют жалкие деревенские лачуги, этим блаженным ликованием наполняются и людские сердца.
Первым в Кешкенде просыпается Сого и первым встречает восход солнца. Сого — самый уважаемый человек Вайоц дзора. Его владения раскинулись по склонам Арснасара и плодородным берегам Арпы.
Сого высокоросл, широкоплеч, статен. В его на редкость густых и длинных бровях проглядывают редкие седые волоски. Носит он черную чуху[7] на желтой подкладке. К серебряному поясу пристегнут кинжал в нарядных ножнах. Разговаривает, прищурив левый глаз и весь обратившись в слух. Сого может греметь громом и разражаться злостью как градом. Когда нужно спешить, он не мешкает, когда нужно брать, он не медлит. Когда нужно ударить, не колеблется. Встретится ему по пути волк, сам свернет с пути.
Сого молится в церкви, но в своих делах на бога не уповает. Он крепко сросся со старым миром и в будущее смотрит с уверенностью. Ему известны язык земли и прихоти небес. Он сразу смекает, чего от него ждут и о чем задумался батрак в своем сумрачном одиночестве.
Сого уверен, что ему и ему подобным дано знать, что сеять, что жать, чтобы удержаться у власти, а остальные — батраки, работники, солдаты и вся эта шваль рождена, чтобы пахать и сеять.
Немногословен Сого, ибо в Кешкенде не наберется и десятка под стать ему. Никого не пожалеет: у жалости нет меры и веса, а в его амбарах взвешена каждая горсть зерна. В поместье Сого костлявая рука голода стянула с лица молодиц покров стыда, а право хозяина подавляет мужскую гордость батрака.
В Кешкенде снова голод, и могуществен Сого.
Несколько дней назад Сого оседлал коня, объехал свои владения, сгреб в горсть землю, помял и решил, что пора начинать сев. Воротился домой. Жена, грациозная женщина в нарядном переднике, обшитом золоченой каймой, с несколькими девушками и молодицами хлопотала по хозяйству. Весеннее солнце прогрело стены и крышу. Хозяйка и служанки выносили во двор проветрить постель, множество ковров и карпетов, развешивали их по стенам, просушить под солнцем. Крестьянки работали так сноровисто, что со стороны могло показаться, будто все они невестки и дочери Сого.
Единственный сын Сого, командир эскадрона кешкендского гарнизона капитан Мурад, без ремня, в расстегнутой гимнастерке, прохаживался, не сводя глаз с женщины в черном, и при каждом удобном случае норовил ущипнуть ее. Крестьянка, пунцовая от стыда, старалась держаться подальше, как бы не нажить себе беды. Мурад притворялся, будто забыл о ней, но стоило женщине замешкаться, как он тут же хватал ее за руку, шепча что-то на ухо, отчего та смущалась еще больше.
Это была статная, румяная, здоровая горянка лет двадцати четырех. Вещи она брала в охапку с такой легкостью, что нетрудно было представить, как она потянет груженую телегу. Будучи сильной, она вместе с тем была удивительно женственной, с прозрачной белизной
