День до вечера - Геннадий Михайлович Абрамов

— Иди ты в повидло, Павло!

Нож вошел борову под левую переднюю лопатку. Гимлер мощно наддал крупом и оглушительно завизжал. Теперь брызнула кровь. Подбежавшая Марья запричитала в голос и вцепилась содрогавшемуся от беззвучного смеха Алексею в рукав. Фрол, не удержав ногу, скатился, охая и держась руками за живот. Павел ударил наудачу еще дважды, через спину бросил: «А ну, отпускай!» — и соскочил. Боров резко вспрыгнул на ноги, скинув Никиту и Сашку. Стоял твердо, но визжал тише. Тяжело дыша, мужики смотрели на него уже без злости. Гимлер нелепо выгнул спину, как кот, потягивавшийся по утрам. Его повело вперед, шея вытянулась, а ноги отказались ступить. Он качнулся и — рухнув, чмокнул брюхом по луже, вызвав брызги. Передернул чумазой кожей, боднул головой белый свет. Слабо хрюкнул. Присвистнул и захрипел. Все.

— Пока, кормилец, — сказал Алексей. — Там встретимся.

Он снял руку Марьи, — сама она застыла с выражением страдания и ужаса на лице, — повернулся и пошел прочь.

Насвистывая, прошел длинный ряд сараев, свернул на берег пруда.

На пруду, как обычно в начале весны, лежал шершавый сероватый лед. Там, где зимой были тропинки для пешеходов, сейчас смерзся и налип гребешком ноздреватый старый снег, разлиновав поверхность, как тетрадь по письму для второго класса. По краям, вдоль берегов, обомкнув на плаву льдину, проступила вода.

Неподалеку от Алексея трое мальчишек озорничали, засоряя лед всем, что попадет под руку. Они копошились у самой воды, и Алексей пошел составить им компанию, предложив сыграть, кто дальше бросит. Проигрывать мальчишкам скоро надоело и они ушли, обозвав Алексея «жилой».

Тогда он, закурив, стал с удовольствием следить за девушкой, рискнувшей перейти но льду на противоположный берег. Она часто останавливалась, осторожно щупала ножкой в ботинке место, куда надеялась ступить, робела, оглядывалась, отступала назад, но в конце концов все-таки решалась и делала смелый шаг. Продвигалась она вперед медленно, что радовало Алексея — он не хотел смотреть на пустой пруд. Иногда сходила с гребешка, пытаясь обогнуть, как ей казалось, опасное место, но всякий раз возвращалась обратно. Уже почти перейдя на другую сторону, у самого берега, она вдруг, пробежав два шага, прыгнула и провалилась под лед по самую грудь. Сумочка вырвалась у нее из рук, полетала по воздуху, потом, скользнув по льду, канула в воду. Девушке долго не удавалось выбраться. Лед крошился у нее под руками, коленками, но вот она легла и осторожно проползла несколько метров и, наконец, встала. С нее текло ручьями. Стоя, как цапля, на одной ноге, она по очереди вылила из ботиков воду. Наскоро, оглядываясь, отжала на себе полы пальто.

— Эй! — кричал. Алексей. — Иди, я тебя выжму!

На этот раз девушка благополучно достигла берега и вскоре скрылась из виду. Алексей попусту просидел еще полчаса, затем не выдержал: «Хоть бы тварь какая выползла, ну никого» — и пошел отсюда куда глаза глядят — наудачу, бродить, побездельничать этот день…

— Рыба!

— Покажь!

— Семнадцать.

— Наказал!

— Фу-ты.

Греясь на солнышке в палисаднике под окнами дома, Фрол с Павлом после полудня резались в козла один на один.

— Чего-то надоело.

— Козел, вот и надоело.

— И Никита не идет. Айда куда-нибудь?

— Сиди. Ставь давай.

— Смыться, что ли?

— Поди к жене. Небось обрадуется.

— Избави бог. Она говорит: «Ты куда? А косяк Пушкин чинить будет?» Я говорю: «Пойду отдохну маленько». А она: «Ты уже два года только тем и занимаешься». — «Ну и чего? — говорю. — Воевал-то я четыре. А четыре, — говорю, — это два да два. Сочти, глупая, еще два осталось».

— Отбрил. И моя Марья ноет. А я чего? Гимлера убил — большое дело. Отдохнуть тоже надо.

— Им все мало.

— Не поверишь, я сейчас как пацан. Это ты поставил?

— Где?

— А вот. Мухлюешь, брат, твоя четыре-пусто. Я тройку, а ты к ней четверку присобачил.

— Рази?

— А то кто же? Змей Горыныч? На вот, собирай, — и смахнул фишки.

Фрол полез под стол, а Павел взял кружку с водой и тонкой струйкой полил из нее Фролу на ворот.

— Уа-айй! — Фрол пулей вылетел из-под стола.

— Лафа, правда? Давай еще?

— А там осталось?

— Навалом.

— Я сам. Дай.

Фрол отпил глоток и вдруг с размаху плеснул остатки в Павла.

— Аг…а… — Павел открытым ртом хватал воздух. — Ну, погоди, — и побежал в дом.

— Москва — Воронеж! — хохотал Фрол.

Павел вышел с ведром, наполненным водой примерно на три четверти.

— Промажешь, снайпер!

— Посмотрим.

— Буссоль тащи!

— Прижму, куда ты денешься.

— Слаб в коленках, — Фрол перебежал дорогу и встал возле колонки. — Посторонись, мамаша, — бросил он старушке, полоскавшей рядом белье, — а то искупаем.

— Ай, ребяты, — засуетилась старушка, отступая от греха к заборчику. — Шалить удумали.

— Ну? Пехота! — Фрол держал наготове ладонь под соском.

— Успеем, — Павел мелкими шажками осторожно подкрадывался ближе, выжидая удобный момент.

— Ааа! — Фрол нажал на ручку, и из-под ладони ударила широкая, тонкая полоска воды с радугой. — Сунулся? Смелее, смелее, пехота!

Павел зашел слева, вдоль забора, со стороны старушки.

— Не прыгай, мамаша, стой смирно. В тебя не посмеет.

— Убьют, — крестилась старушка. — Счас убьют.

Павел вдруг крикнул:

— Смотри! У тебя радуга!

— Игде? — рука у Фрола скользнула, и часть струи ударила в него самого. — Чтоб тебя!

Павел хлестнул из ведра. Фрол не успел увернуться и теперь стоял мокрый с головы до ног, отфыркивая с губ брызги. Павел довольно рассмеялся: «Спасибо, мамаша», — бросился наутек, но второпях наступил возле корыта на мыло, поскользнулся — бряк — и самому смешно. Тут уж не растерялся Фрол, подскочил к корыту и опрокинул его аккурат на Павла.

— Ребята, ребята, — забеспокоилась старушка. — Рази этим балуют?

— Все, мамаша! — сказал Фрол. — У нас боевая ничья.

Оба были хороши.

Они разделись до трусов и устроили себе удалую холодную баню.

— Сынки? А, сынки? Грипп ходит. Ужотко одного схоронили.

— У, мамаша, — говорил Фрол, подставляя спину под холодную сильную струю, бьющую из соска колонки. — Нас пуля не взяла, а ты грипп.

Они выжали брюки, рубашки, налили старушке корыто, и Павел, поймав на зуб мокрый ус, с неожиданной серьезностью сказал:

— Марья меня убьет.

— И меня моя вздернет. На суку.

— Надо бежать.

— Надо. По маленькой?

— Обязательно. Напоследок.

— Айда к Сашке, — весело сказал Фрол, — что-нибудь одеть даст.

— Постой. Посчитаю, сколько у меня.

— Ууу. Тут на бутерброд с сыром.

— Прощай, мамаша! Не обессудь!

Они повесили себе на плечи мокрую одежду и пошли. Фрол загорланил: «Очи черные, очи страстные…»

— Безбожники, — покачала головой старушка, глядя им