Белая мгла - Абдулла Мурадов
Неслышно подошла Эджегыз, присела рядом со мной. Молчала, опустив аккуратно причесанную головку. Косы, мягко изогнувшись, сползли с ее худых плечиков на грудь. Задумалась о чем-то.
— Как твоя учеба, Эдже? — спросил я.
— В восьмой класс перешла отличницей, — сказала она, улыбнувшись, и посмотрела на меня. — А ты как поживаешь, брат?
— Отстал от тебя. На экзаменах получил четверку.
— Если тебе совестно, это уже хорошо.
— Как поживает Чары-мугаллим? Ты его видишь?
— Иногда вижу. Недавно болел.
— Что с ним?
— Все то же. Осколки в бедре покоя не дают.
— С самой войны мается. Хорошо еще, не старый — сила есть перебороть болезнь.
— И наша мама не старая. Как ты думаешь, она выздоровеет?
Мне словно иглу вогнали в затылок. Я резко обернулся к ней:
— Почему ты об этом спрашиваешь? Кто на свете не болеет? Конечно, наша мама скоро выздоровеет!
— Байрам-ага приглашал из райцентра врача. Он сказал, что у мамы серьезная болезнь. Просил не оставлять ее одну. Мы не сказали ей.
Над головой с противным тонким писком вились комары. В соседних дворах слышались голоса, звякали подойники, замычал теленок. Ветерок принес откуда-то запах жареного лука и мяса: люди, вернувшись с работы, готовили ужин.
— Ты ничего не хочешь мне сказать, Эдже? — спросил я.
Она молча вынула из кармашка кофточки сложенные пополам письма, протянула мне. Те самые письма, что я посылал Донди!
— Тебя интересует это? — спросила она.
— Почему ты их не передала? — закричал я, выхватив письма из рук Эджегыз.
— Мама не велела.
— Почему?
— Донди просватали в день твоего отъезда.
— Все равно ты должна была передать ей мои письма!
— Мама сказала, что, если бы даже Донди была свободной, она не стоит тебя.
— Мне лучше знать, кто стоит меня! Я тебе доверился, ты должна была передать эти письма!
— Не сердись, Дурды-ага. Я даже пыталась их передать. Я все время их носила с собой. Думала — увижу Донди, передам. Но отец держал ее взаперти и не выпускал на улицу. Боялся, что она снова убежит и на этот раз он не сможет ее найти…
— Она разве убегала из дому?
— Да, ты же ничего не знаешь!.. Когда Донди просватали, она убежала из дому. Хотела направиться в какой-то дальний аул, к родственникам. Но заблудилась. Двое суток ходила по степи. Представляю, чего натерпелась, бедняжка… Ее отыскали бесчувственную и привезли домой. С той поры Торе-усач и держал ее взаперти, пока не справили свадьбу.
Словно обухом трахнули меня по голове. Мысли перепутались. Меня душила злость. Я не думал даже, на кого злюсь больше: на Торе-усача, на Донди или на Эджегыз… А Донди-то! Она ведь обещала не сдаваться! Обещала ждать меня…
— Давно была свадьба? — спросил я и сам не узнал своего голоса.
— Месяца через два после твоего отъезда.
— Почему не написала мне об этом?
— Мама сказала, что не стоит тебя расстраивать.
— Как мне теперь верить вам, если вы не сообщили о том, что мама болеет, что Донди давным-давно замужем?..
— Это мама от доброты… Мы не хотели огорчать тебя. Считали, может помешать учебе…
— А теперь мне легче от вашей доброты? Или вы рассчитывали все это и теперь скрыть от меня?
Эджегыз шмыгнула обидчиво носом. Посидев еще немного, ушла. Я сидел оглушенный услышанным. Наверно, у человека, падающего в пропасть, настроение бывает лучше: он еще может рассчитывать, что его одежда зацепится за сук, или он упадет в мягкий, как пух, сугроб снега, или его примут упругие волны реки. У меня никаких надежд не осталось. Донди оказалась потерянной навеки. Я готов был взвыть, как раненый шакал. Кто в этом виноват? Кто?..
Я не заметил, как вернулся с работы Байрам.
— А, с приездом, братец! — окликнул он меня, и я вздрогнул от его громкого голоса.
Байрам с головы до ног был в белесой пыли. По его осунувшемуся лицу заметно было, как он устает. Подойдя ко мне, брат протянул широкую жесткую руку. Я сжал ее обеими руками. Потом мы обнялись.
— Осторожней, горожанин, как бы тебя не испачкать, — смеялся Байрам.
Эджегыз заторопилась на кухню согреть для старшего брата воды. Байрам взял меня за плечи и повернул кругом.
— Ну-ка, ну-ка… Вырос. Возмужал. Рассказывай, какие новости привез из Ашхабада.
Пока Эджегыз готовила ужин, мы с Байрамом сидели на топчане и беседовали. Четыре месяца назад сместили с должности прежнего председателя колхоза — занимался подозрительными махинациями. Из-за его же беспечности зимой пало много скота. Овцеводы трудились не покладая рук, а заработали жалкие гроши против обычного. Зато председатель отгрохал себе такой домище, каких в райцентре не сыскать. И всех родственников обеспечил стройматериалами. Совсем зарвался председатель Ходжегельды, с членами правления перестал считаться. А колхозники, не будь дураки, подали на него в суд. Спасибо молодежи колхоза, комсомольцы проявили инициативу. Говоря по чести, мало кто верил в их затею. А дело вон как обернулось… Избрали нового председателя. Из нашего аула, Дидара Корпеева, хоть молодого еще совсем, зато с образованием. Я знал его. Когда еще я учился в школе, Дидар часто приходил в наш школьный сад и давал ребятам советы. Его сутуловатую фигуру часто можно было увидеть на хлопковом поле, у костра на пастбище. В позапрошлом году вернулся Дидар в свой аул, закончив Московскую сельскохозяйственную академию имени Тимирязева. По рассказам Байрама, колхозные дела теперь стали налаживаться. Да и сам Байрам стал заметной персоной в колхозе: всего неделю назад его назначили заведующим овцеводческой фермой.
— Только не учись работе у Торе-усача, — пошутил я.
— Я у него учусь, как не следует работать, — ответил Байрам.
Он вздохнул и долго молчал, задумавшись. Потом глухо проговорил:
— Сам видишь, братец, болеет наша мать тяжело. То работала — ни на минутку не присядет, бывало. И на тебе — неожиданно слегла…
Эджегыз, вытирая кулаком слезящиеся от дыма глаза, позвала из кухни:
— Идите ужинать. Я все уже приготовила. Сейчас принесу.
Я полил Байраму из ушата теплой воды. Он умывался, раздевшись до пояса, широко расставив ноги, чтобы не забрызгаться. Эджегыз подала ему свежее полотенце. Мы направились в дом.
Мама сидела на матраце в своем бордовом атласном платье, которое надевала только по праздникам. Голову повязала черным платком в
