Сыновья профессора - Бруно Саулит

Виктор никому ничего не рассказывал. Да и кому? Петер на практике в Ленинграде, у профессора нет свободной минутки. Ведь не Марте же!

И действительно — кто она в этом доме? Посторонний человек, которого не касаются семейные отношения Вецапиней? Вецапини встают и ложатся спать, уходят и возвращаются, они думают, решают и действуют, а она только молча следит из своего угла, не нужно ли чего-нибудь отцу или сыновьям.

И все-таки, прожив в этом доме много лет, Марта научилась по самым ничтожным приметам, по обрывкам слов, по малейшим жестам распознавать, каково настроение этих трех мужчин, какие заботы навалились на их плечи, какие замыслы не дают им спать по ночам.

Марта знала и видела многое, но, лишь когда Петер уехал в Ленинград, она поняла, что этот простой молчаливый парень является поистине душой семейства Вецапиней. У Виктора с отцом не было никаких точек соприкосновения, не говоря уж о близости. Виктор то ли стыдился, то ли был слишком горд, чтобы обращаться к отцу за каким-нибудь советом. Марта отлично знала, что у Виктора не держатся деньги в кармане. Стипендии у него быстро таяла, и он страдал от безденежья, но никогда не просил денег у отца — выручал старший брат Петер.

Петеру же Виктор рассказывал о своих успехах и огорчениях — братья доверяли друг другу. Притом и Петера находилось о чем поговорить и с отцом. Таким образом старший сын представлял собой как бы мост между двумя вершинами семьи Вецапиней.

Теперь, когда этот мост отсутствовал, горные вершины оказались не только разобщены, но и отдалились друг от друга.

Виктор почти не жил дома, а значит, не работал и не учился. Довольно часто звонили его однокурсники, даже иногда заходили, разыскивая Виктора, — очевидно, беспокоились о нем и хотели в чем-то помочь. Но он уперся, не слушал никого и все больше отрывался от них. Зато Мартин Вецапинь накинулся на работу и на свои исследования с всепоглощающей страстью, свойственной лишь людям, постигшим, что им суждено прожить недолго.

Марта видела, что распад семья Вецапиней заходит все дальше — есть общая фамилия и квартира, в отношениях, связывающих отца с сыновьями и брата с братом, уже нет. Более чем когда-либо, она сознавала свою незначительность и бессилие; лишь та красивая, грустная женщина, что глядит с портрета в кабинете профессора, могла и умела объединять всех своих трех мужчин. Марта для этого стишком слаба, ей не дано таких прав.

Тяжкой походкой усталого человека к столу подошел Мартин Вецапинь. Годы и перенесенная болезнь согнули его плечи и спину, но огромная, массивная фигура все еще выражала могучую, почти несокрушимую силу. Глаза чуть-чуть сузились, и все-таки под его прямым взглядом каждый чувствовал, что профессор видит все, даже то, что таится в глубине.

— Виктора нет? — спросил он низким, хрипловатым голосом.

— Ушел. Какие-то дела у него.

Марта тоже села за стол, зная, что профессор не любит обедать в одиночестве.

Они долго молчали. Вецапинь налил ceбe вторую тарелку щей, но ел без аппетита.

— Вон как устали опять, — с упреком сказала Марта. — Хоть сегодня-то отдохнули бы.

— Ерунда, — буркнул профессор и отодвинул тарелку. — Через десять минут Делвер будет здесь.

— И опять до двенадцати?

— Сегодня подольше. В больницу пришло много писем. Не мы единственные кромсаем сердца.

— Вам нужно выспаться. Утром опять на работу!

Марта стала убирать со стола.

— Высплюсь в могиле. — Вецапинь медленно встал. — Пусть тогда работают сыновья.

— Сыновья, — повторила Марта, взглянув на профессора. — Не знаю, может, это не мое дела. Надо бы вам поговорить с Виктором.

— Да? — Вецапинь поднял брови. — А что случилось?

— Пока ничего, а может и случиться. Виктор так поздно возвращается. — Разве вы знаете, где он проводит вечера?

— Нет, не знаю. Мне и не надо знать.

— А может, все-таки надо? Ему только двадцать четыре года, и он ваш сын.

— Он Вецапинь! — повысил голос профессор. — Сроду не бывало, чтобы кто-нибудь из Вецапиней сделался негодяем или любителем легкой жизни. С Виктором я потолкую, это можно. — сказал он, как бы успокаивал себя. — Когда придет Делвер, свари нам кофе. Только не ячменного. Сердце у меня в порядке!

Делвера не пришлось долго ждать. Вскоре после половины восьмого раздался его короткий звонок. Слегка разрумянившийся (на сей раз всего лишь от быстрой ходьбы), ассистент профессора, не дожидаясь особого приглашения, уселся в глубокое кресло и шваркнул на cтол портфель.

— Из больницы? — спросил Вецапинь.

Делвер кивнул.

— Что там нового?

— Профессор, да вы же сами вышли из операционной всего два часа назад! За это время в мире не могло свершиться больших перемен.

— Значит, не резал?

— Чуть-чуть. Один гражданин сунулся под троллейбус. Теперь лежит и обдумывает свое поведение.

Профессор нахмурил лоб.

— Что он себе поломал?

— Ничего особенного, — сказал Делвер с ласковой улыбкой. — Несколько ребер и голову.

— Ты с ума сошел. — Вецапинь встал и оперся ладонями об стол. — Почему не звонил? Ты же был один.

— Ну и что ж? Взял и заштопал.

— Я вижу, ты без резни дня прожить не можешь!

— Правильно, — вздохнул Делвер. — Надо же чем-то заняться. Ведь вы мне запретили бороться с зеленым змием.

Вецапинь взглянул на своего ассистента и расхохотался. Если есть люди, чей смех поэты сравнивают с серебряными колокольчиками или соловьиной третью, то смех профессора, в лучшем случае, вызывал представление о раскатах грома.

— Тебе, черту, запретишь! — наконец выговорил он. — Помню, когда я еще учился, нам один доцент говорил, что каждому человеку отмерена определенная норма спиртного. Выпил ее — и крышка. Тебе, видать, отпустили несколько бочек сверх нормы! Как же я тебе запрещу?

— Приказания начальства — закон. — Делвер сидя поклонился. — Я свое еще наверстаю!

— Ладно. — Профессор сел и принялся рыться в столе. — Вот гляди-ка!

Он достал с полдюжины писем. Делвер взял один и конвертов и стал разглядывать штемпель.

— Из Таганрога?

— Есть из Москвы, из Праги. Много интересного. Все-таки видишь, что люди пробовали и что им не удавалось.

— Тот, кому удалось, небось не напишет! — усмехнулся Делвер.

Профессор нахмурился.

— Не напишет? Это почему же? Разве у нас частная лавочка?

— Да нет, не для того, чтоб скрывать. Просто у людей, которые делают дело, нет времени на писанину!

— А у меня есть время? — Профессор хлопнул ладонью по столу. — Профессору Гриценко я уже ответил. У старика колоссальный опыт, надо бы встретиться.

— Он приедет?

— В восемьдесят два года не путешествуют. Магомет сам пойдет к горе.

— Когда же вы уезжаете? — вдруг оживился Делвер.

— Это тебе было бы на