Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

Харьяс, как бы отстраняясь от многозначительных и пристальных взглядов Чигитова, то вроде бы дремала, то прижималась лбом к холодному оконному стеклу. А за окном уже бледнела короткая, остывающая летняя ночь.

— А ведь нам через несколько часов на работу, — укоризненно улыбнувшись, произнесла Харьяс и снова отвела глаза.

Кируш думал совсем о другом.

— Мытищи, — объявил кондуктор, входя в вагон. — Не проспите, молодые люди, свою станцию.

На платформе Кируш, как в прошлый раз, подал спутнице руку. Сейчас он ей все-все скажет… Но Харьяс решительно отстранилась.

— Надеюсь, на этот раз я не поскользнусь, — и, взглянув на бледнеющий восток, заторопилась домой. Вот и маленький домик с кустами сирени в палисаднике.

Со скамейки у ворот кто-то поднялся и пошел им навстречу.

Кируш понял, не удастся им и сегодня выяснить отношения. А он возлагал такие надежды на эти последние минуты.

Человек, шедший им навстречу, оказался Мурзайкиным.

— Ваня? — удивилась Харьяс. — Ты чего тут сидишь? Хорошо, что Чигитов меня проводил, а то я убежала бы обратно. Видно, ты так занят, что днем нет времени хотя бы позвонить…

О Кируше они оба, казалось, забыли.

— Сегодня меня вызывали в ЦК, — тихо произнес Мурзайкин. — Посылают в Чувашию с геологоразведочной партией. Уже билеты куплены. Заехал к тебе попрощаться, сказали, что ты в театре. Вот я и бродил по Мытищинскому саду.

— А как же с учебой? Неужели бросишь институт? — с сожалением проговорила Харьяс.

— Придется на один-два года прервать учебу.

— Ну, ты, Кируш, иди домой, — вспомнила о нем Харьяс. — Спасибо, что проводил. — И торопливо сунула ему руку.

Ноги точно приросли к земле. Не хотят уходить да и только. Но что поделаешь. Надо!

Кируш, медленно удаляясь, несколько раз оглядывается — уходит ли Мурзайкин? Да и зачем он приехал? Уж не собирается ли сманить с собой Харьяс?!

На зыбком фоне зеленоватого рассвета еще долго виднелись два темных силуэта…

15

Яндураев, встретившись с Чигитовым, похвалился:

— В понедельник иду сдавать экзамены на рабфак, сразу на третий курс. Я ведь окончил школу ФЗУ, а это приравнивается ко второму курсу.

Срок дневного обучения на рабфаке — три года, вечернего — четыре. На вечерний рабфак принимают на любой курс — нужно только успешно выдержать экзамены. Кируш тоже подумывал сдать сразу на второй курс, но дадут ли ему путевку?

Он побежал в комсомольскую ячейку и тут же вернулся ни с чем. Сказали, что секретарь, Миша Оппенгейм, ушел в райком и до обеда не вернется.

— Тебе, видно, не дали путевку, но ты не беспокойся, на будущий год получить обязательно, — утешил его Анатолий. — Ты ведь и работаешь у нас меньше года.

Аполлон и Петр, стоявшие у соседних касс, неодобрительно покосились на Яндураева. Разве дело в том, сколько времени человек работает на этом предприятии?

— Если хочешь знать, Чигитов больше тебя имеет прав на путевку. Он участник гражданской войны, — не выдержал Аполлон.

Анатолий пропустил реплику товарища мимо ушей и, размахивая путевкой, стал бродить по наборному цеху.

В китайской секции он сказал, что после окончания рабфака непременно пойдет в полиграфический институт, в латышской — в промышленную академию, в немецкой — в институт красной профессуры. Перед наборщиками других секций он рисовал не менее заманчивые картины своего будущего. Наконец, остановившись около ассирийца — тискальщика набора — Анатолий панибратски стукнул его по спине, спросил:

— Ты, Мишка, как считаешь, кто самый главный в типографии — директор или технорук?

Коричневый, как плитка шоколада, ассириец, которого все почему-то называли Мишкой, польщенно засмеялся, обнажив удивительно белые зубы, добродушно ответил:

— Ты кем хотел бы стать?

— Нет, Мишка, ты мне скажи откровенно, на кого бы ты стал учиться на моем месте — на директора типографии или на технорука?

— Я хотел бы работать цинкографом, очень интересное дело, — продолжая улыбаться, ответил ассириец. — Тогда я перевел бы на цинк все интересные картинки.

Анатолий разочарованно махнул рукой — тоже мне, нашел интерес — и зашагал дальше.

Он уже собрался перекочевать в соседний, переплетный цех, но в дверях столкнулся с бригадиром.

— Товарищ Яндураев, — остановил его тот. — Вы еще долго будете болтаться? Почему не у кассы? Когда начнете разбирать вчерашний металл?

Анатолий мгновенно почувствовал себя сброшенным с лучезарных высот на грешную землю. Оказывается, путевка — путевкой, а ему нужно по-прежнему выполнять опостылевшее дело, готовиться к экзаменам… И вообще между его мечтой стать почитаемым руководителем типографии и довольно прозаической действительностью — трудная дорога длиной в несколько лет. Понурив голову, он поплелся к своей кассе.

В обеденный перерыв обеспокоенный Чигитов снова помчался в комсомольскую ячейку. И здесь выяснилось, что волновался он напрасно: в списке рекомендуемых на учебу в вечерний рабфак стояла и его фамилия.

Экзамены он сдавал вместе с комсомольцами типографии.

Яндураева, мечтавшего поступить сразу на третий курс, приняли на первый. Чигитов был зачислен на второй.

Петр и Аполлон потом долго потешались над Яндураевым:

— Тебе надо было сдавать экзамены на четвертый курс, тогда, возможно, над тобой сжалились бы и приняли на второй.

— Ты вот что, Анатолий, чтобы еще раз не осрамиться, всем говори, что хочешь стать наркомом, тогда уж, наверняка, станешь хотя бы мастером в типографии…

Спустя несколько дней Яндураев, встретившись с Чигитовым в коридоре университета, где проводились занятия вечернего рабфака, похвалился:

— Я ведь больше не ишачу в типографии. Пустая, неинтересная работа! Меня взяли в редакцию газеты «Чувашский крестьянин», в отдел писем. Так что с сегодняшнего дня я — журналист! Слышишь, как это звучит, — журналист! — не то что — наборщик типографии! Зарплата — сто семнадцать рублей в месяц, — персональный оклад… До сих пор такую ставку никому не давали. Это раза в три больше, чем оклад сельского учителя. Если учесть, что еще будет гонорар рублей пятьдесят-шестьдесят… соображаешь? Одно плохо — нет отдельного кабинета.

В воскресенье он заявился на квартиру к Чигитову, в Мытищи:

— Больше не могу жить в общежитии… Там вконец потеряешь к себе уважение… Да и писать мешают. А мне ведь нужно писать… Я — журналист! Помоги мне найти отдельную комнату.

Кируш был рад успехам друга и не забывал того, что благодаря ему приехал в Москву. Он хотел хоть чем-нибудь быть полезным Яндураеву.

— Пани Янковская с прошлого года сдает комнату. Я был у нее, когда искал для себя угол. Это недалеко отсюда, если хочешь — сходим.

— Почему сам не снял? Плохая комната?

— Комната хорошая, да вот плата мне не по карману.

— Веди. Я не буду жмотничать. Журналист