Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

Домик с мезонином, принадлежавший Зине Янковской, стоял на самом берегу озера. Рассказывали, что она русская, несколько лет назад вышла замуж за поляка. Но вскоре ее муж уехал в Варшаву, где и проживает по сей день. От этого брака у нос только и осталась иноземная фамилия…

Анатолию понравилась комната, светлая, просторная… Не меньшее впечатление произвела на него и хозяйка.

В конце зимы редактор газеты «Чувашский крестьянин» выехал в командировку в Самарскую губернию и в Башкирскую республику. А вскоре заболел его заместитель. Газету стал подписывать секретарь Чувашской секции отдела агитации и пропаганды Центрального Комитета ВКП(б) Васильев. Он познакомился с сотрудниками редакции, бывал и в типографии, однажды говорил с Чигитовым.

В другой раз им довелось встретиться в редакции газеты, куда Кирилл принес заметку. И вот при каких обстоятельствах. Васильев попросил секретаря редакции, Леонида Иревли, показать ему полученные в этот день письма.

Иревли взглянул на стол Анатолия, стоявший напротив, ответил:

— Письмами у нас ведает литсотрудник Яндураев, но он только что поехал в Ивантеевку. Сегодняшнюю почту он, должно быть, запер в ящик стола.

Васильев подошел к рабочему месту Яндураева и, заметив в углу корзину для бумаг, почему-то заинтересовался ее содержимым. Он сел на стул и, сунув руку в корзину из морского камыша, вытащил оттуда скомканный лист бумаги. Разгладив его ладонями, стал вслух читать: «Я от имени чувашей, проживающий в Томской губернии в районе Топки, шлю вам привет. — Сделав паузу и обведя примолкший штат укоризненным взглядом, продолжал: — Я старый человек. Нынче мне исполнилось шестьдесят девять лет. Мой старший сын погиб в борьбе с Колчаком. В прошлом году померла старуха. Младший сын — в Красной Армии. Остался я совсем один. И некому мне помочь — воды принести, дров нарубить. Да и есть уже нечего. Работать не могу по слабости здоровья и старости. Нет ли такого закона — чтобы мне оказали хоть какую помощь. Ответ прошу напечатать в газете. Я хоть и слаб стал глазами, а постоянно читаю газету «Чувашский крестьянин».

— Почему не ответили старику? — спросил Васильев у ответственного секретаря редакции. — Говорите, Яндураев возглавляет отдел писем? Он что же, со всеми корреспонденциями так расправляется?

Иревли краснел, бледнел, кидал тревожные взгляды на заветную корзину, — кто знает, что еще таится в ее камышовом чреве!

Васильев наклонился и вынул следующее письмо. Оно пришло из чувашской деревни Кузнецкого уезда. Секретарь местной комсомольской организации разоблачал спекулянта, торгующего тухлой рыбой. Автором третьего письма был крестьянин деревни Богдашкино Ульяновской губернии. Он сообщал, что кулацкий сын хотел насильно жениться на дочери бедняка. Девушка убежала в город. Сын кулака мстит семье девушки, а местная милиция бездействует.

Так Васильев извлек из корзины литсотрудника Яндураева двадцать семь писем. Они были присланы со всех концов страны. Прочитав их, Васильев наложил резолюции: «Срочно дайте ответ», «Направьте в прокуратуру», «Подготовьте к печати…».

— Вы что же, всегда так работаете или только в отсутствие редактора? — спросил он Иревли. Леонид, багровый, как жженый кирпич, пробормотал:

— Яндураев недавно просматривал корреспонденцию. Я никогда не замечал, чтобы он… чтобы он так делал…

Представитель ЦК связался с председателем правления Центриздата. В тот же день был издан приказ: Яндураева с работы снять, на должность литсотрудника отдела писем принять Кирилла Чигитова.

— От фирмы «Яндураев» и следа не осталось, — с грустной усмешкой изрек Иревли, как только ушел Васильев.

Вечером на квартиру к Кирушу заявился Анатолий.

— Ликуй! Меня низвергли, тебя возвысили! Наверное, теперь будешь важный и надутый, как мыльный пузырь, — зло выговаривал он, стараясь как можно сильнее уязвить друга. — Куда деньги будешь девать? Может, меня хоть своим секретарем сделаешь? Много не запрошу.

Кируш подавленно молчал. Он сочувствовал товарищу, оправдывал его раздраженное состояние. Но разве не сам Анатолий виноват в том, что произошло? Нужно было честно и добросовестно работать. Когда нибудь он и сам это поймет, а пока что…

Чтобы не беспокоить хозяев квартиры, Александру Макаровну, Архипа Прокопьевича и их малолетнего сына, Кируш предложил Яндураеву выйти прогуляться.

Тот не возражал. Ему было безразлично, где изливать свой гнев.

Стоял ясный зимний вечер. Слегка морозило. Под ногами приятно похрустывал снег. По небу, как бы щурясь в улыбке, плыла огромная луна. По ярко освещенной улице торопливо сновали люди. В клубе фабрики «Вискоза» вот-вот начнется фильм «Бабы рязанские». Не мешало бы посмотреть, да не то настроение…

В душе Анатолия бушевала ненависть к Кирушу, он клял себя: «И на кой шайтан я его направил в Москву. Всюду он мне становится поперек дороги!»

С языка Кируша также готов был сорваться упрек: «Брось обижаться на людей. Не меня, — другого бы приняли. Сам же во всем виноват, пустомеля!»

Анатолий, как бы почувствовав настроение друга, шел молча.

Миновали вагонный завод, подошли к мостику, повисшему над заснеженным оврагом. Здесь, на открытом для ветра месте, Яндураев, зябко поежившись, поднял меховой воротник спортивной куртки.

— Заглянем, что ли? — кивнув на деревянную хибарку с вывеской «Закусочная», чужим жестким голосом пригласил он. И пинком ноги приоткрыл стеклянную дверь.

В зале было накурено и жарко, как в сельской караулке.

За высокими круглыми столиками стояли мужчины и потягивали пиво. Среди них оказались знакомые Яндураева, они радушно здоровались с ним, приглашали к себе. Анатолий, холодно ответив на приветствия, потащил Чигитова в дальний угол. Выпил большую граненую кружку слегка подсоленного пива, заговорил:

— Перехожу учиться на дневной рабфак. Попробую жить на одной стипендии. Знаю, будет трудно, но как-нибудь… Надо как можно скорее поступить в институт.

Кируш обрадовался перемене его настроения:

— А почему бы тебе не вернуться в типографию? Там тебя снова возьмут, хоть сейчас.

— С таких денег, какие я имел в редакции, снова идти на тридцать пять рублей? Ну нет, — Анатолий оскорбленно блеснул узкими глазами, спрятал их за толстыми, вроде бы опухшими веками.

— Разве же хватит стипендии и на жизнь, и на оплату квартиры!

— Зина согласна держать меня в долг, стану инженером — расплачусь.

— А если до осени останешься без стипендии?

— Успешно сдам экзамены — не останусь. Эх, досада! Шут дернул редактора двинуть в командировку! Будь он на месте — жил бы я припеваючи!

— Не нужно было так относиться к своим обязанностям.

Анатолий горько усмехнулся.

— Если бы знал, где упаду, соломки бы подстелил.

— Наконец-то ты, кажется, понял, что сам во всем виноват.

— А тебе-то что за забота? Моя неприятность тебе на пользу пошла. Может, ты хочешь сказать, что не рад этому, а?

Как можно говорить с таким