Степные дороги - дороги судьбы - Нуры Байрамов

ножки твои — я жертва их — ступают по песку".

Акджагуль прошла мимо лошадей.

— Пешком не дойдешь, далеко.

— Хоть сквозь землю провались, все равно сыщут. Сам в свою западню попадешь.

Моджек догнал ее.

— Не трать время. Договорились же! Из-за какого-то паршивого жеребенка и себя задерживаешь, и меня. Ну-ка, давай руки, помогу сесть.

Акджагуль вдела ногу в стремя, протянула руки, Моджек легко вскинул ее, и она очутилась в его объятиях. Упругое молодое тело трепетало в его руках. Так трепещет пойманная рыба. Моджек едва не лишился рассудка. Он стиснул плечи Акджагуль и припал губами к ее щеке.

Поняв свою ошибку, Акджагуль стала отбиваться. Высвободив ногу из стремени, сползла вниз. А Моджек, подобно мухе, вкусившей сладость меда, потянулся следом и рухнул прямо на Акджагуль. Она вырывалась, выворачивалась, он в исступлении тянул ее подол. В отчаянии Акджагуль вцепилась зубами в его плечо. Но Моджек не почувствовал боли.

И в этот миг громовым раскатом над ними прозвучал голос:

— Встать!

Не смея повернуться, Моджек обеими руками уперся в землю, неловко отставив зад, попытался подняться.

Поняв, что при нем нет оружия, закусил губу.

— Пошевеливайся, гад!

От сильнейшего удара Моджек зашатался.

"Обычно подкова бывает на каблуке, а у этого подкован носок… Это, наверное, сапог милиционера. Кажется, ты попался, Моджек…"

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Со стороны колодца с палками в руках бежали двое. Клычли не стал дожидаться их. Он спешил снова подняться на высоту, которую только что перевалил. Ему показалось, что копь движется слишком медленно, и тогда он соскочил и, хромая, побежал.

Он прислушивался, пытаясь различить лай Аджара. "Нет, не может этого быть, сторожевую собаку не застрелят", — говорил себе Клычли.

Его товарищи укрылись за конями. Над головами их еще не рассеялось сизое облачко, как дымок от цигарки.

— Да это и не собака вовсе, — сказал милиционер, увидев разгневанное лицо Клычли. — Гонишь ее, "пошла" кричишь, ничего не понимает. Так и кидается…

— Аджар — самый верный товарищ. Где он? — Клычли глазами искал собаку.

Аджар лежал, крепко стиснув в зубах ствол винтовки. Клычли склонился над ним, осторожно погладил морду.

— Закрой глаза, Аджар. Глупо ты погиб. Я проявил беспечность. Теперь волки спокойно могут идти сюда.

Клычли вытянул из пасти собаки ствол. Потом расстегнул пиджак, развязал поясной платок, расправил его и прикрыл морду Аджара. Тут подоспели чабаны.

— Кто застрелил Аджара?

— Кто?!

Молодой милиционер никак не мог понять, отчего эти люди так горюют по какой-то собаке. Особенно недоволен был он поведением башлыка. Почтенный человек, а возится с собакой, позабыв о главном деле.

— Мы отправились в дорогу не для того, чтобы оплакивать собачий труп. Надо помнить об Акджагуль и скорее схватить Моджека, — сказал милиционер, не скрывая неодобрения.

Чабаны подняли Аджара на руки и понесли к кошу. Клычли следовал за ними. Он вспомнил, как четыре года назад таким же весенним днем приехал сюда. Аджар был тогда совсем малышом, этаким арбузом на крепких ножках. Моджек был здесь чолуком. Однажды он похитил связку каракулевых шкурок, приготовленных для сдачи государству. Если б не Аджар, кража так и не открылась бы. Он притащил на кош спрятанные в кустах шкурки. В тот раз у Клычли не было времени расследовать дело. А вора нашли сами чабаны. Моджек возненавидел Аджара и не раз искал случая, чтобы прикончить, пока один из старших не пригрозил ему: "Если с Аджаром что-нибудь случится, берегись: мы тебя отсюда не выпустим. Забудь свои замашки, они до добра не доведут".

…Аджара завернули в саван, отнесли в пески и похоронили.

После того как все было кончено и чабаны собрались в коше, Клычли мог расспросить о Моджеке.

— Возле нижнего колодца его видели, но довольно давно, — сообщил старший чабан. — Ай, от Моджека ничего хорошего ожидать нельзя. Мы-то боялись, что он соберет таких же бандитов и нападет на нас, а он, значит, погубил Бадам-эдже, трус. Как бежал он сюда, так у нас то кетмень пропадет, то лопата. Мы решили, что это его рук дело. Говорят же, тот спокойно объезжает землю, кто хорошо ее знает. Моджек как свои пять пальцев знает наши коши и колодцы.

— Это понятно, — растягивая слова, произнес Клычли. — Но нам нужно знать, где остановился этот душегуб. К какому-то колодцу он ведь должен прийти, куда ему еще ехать?

— Когда я ходил с отарой, то раза два видел, как он ехал от северных колодцев. На лошади, в руках автомат. — Это чолук вступил в разговор старших. — Как выркнет в мою сторону, мол, только подойди. Отловил курдючную овцу, самую лучшую, кинул на лошадь и умчался. Я рассказывал об этом. Какие колодцы в той стороне, вы сами знаете.

— На наш кош он боится идти, — сказал старший чабан, разглаживая жидкую бороденку. — К нам однажды уже приезжали милиционеры, спрашивали, нет ли дезертиров. Говорят, одного или двух схватили.

— А какие колодцы сейчас заброшены? — спросил Клычли.

— Ай, да отар стало совсем мало. А в шести северных колодцах отары воду не пьют, это нам известно.

— К которому из них скорее всего может направиться Моджек?

— Да к Керпичли. Он в стороне от дорог.

— Моджек знает Керпичли?

— Один год на весенний надой гонял туда свою отару, — неспешно отвечал старший чабан. — Но мы прослышали, что Керпичли растрескался и обвалился.

— Такой слух сам Моджек мог пустить, — отозвался Клычли, — чтобы чабаны не вели овец к этому колодцу.

— Эх, скорей бы очистить степь от этих бандитов, — вздохнул чолук. — Из-за них скотину нельзя спокойно пасти.

Клычли подробно расспросил старого чабана, как добраться до Керпичли, и поднялся.

— Говорят: чабану пировать некогда. Вот и нам нельзя сидеть. Надо спешить к Керпичли.

Молодой милиционер понуро стоял возле своей лошади.

— Клычли-ага, прости меня. Сам не понимаю, как выстрелил. Растерялся.

Клычли молча взобрался на коня.

— Едем к Керпичли, — сказал он. — Мы и так слишком задержались.

Вскоре три всадника скрылись под темным пологом ночи.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

— Сначала ты отбирал скот у чабанов, грабил несчастных сирот в селах, а теперь позарился на прекрасную женщину, на чужую жену! — гремел раскатистый голос.

Акджагуль поднялась и оправляла платье, убирала волосы под платок.

— Ничего не бойся, сестричка, — обратился к ней мужчина с громовым голосом. — Я сейчас выверну наизнанку этого гада.

Моджек стоит к ним спиной, руки подняты вверх. Он хочет обернуться, но слышит грозный окрик:

— Обернешься — считай, что в брюхе твоем калитка отворится. Всю обойму всажу в