Степные дороги - дороги судьбы (роман в повестях) - Нуры Байрамов
Совет яшули сочли разумным.
Когда солнце поднялось на высоту чабанского посоха, три всадника взяли направление на колодец Тамлы.
Они ехали, покачиваясь в седлах, по бескрайней степи, где-то далеко соединявшейся с небом, — три поплавка в открытом море.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Акджагуль задыхалась, придавленная жеребенком. Грудь стиснута, глубоко вдохнуть не может. Она заливалась потом, взмокшее платье прилипло к телу. А громкоголосый машет кнутом, погоняет лошадей. Изредка оглянется, словно боится погони.
— Я их хорошо знаю, — говорит он Акджагуль. — Они как дивы: одного уничтожишь, тысячи других нарождаются. Крепче держись, надо скорее добраться до безопасного места.
— Разве мы не в село возвращаемся? — с тревогой спросила Акджагуль. — Куда мы едем?
— Ты что, мне не доверяешь? — строго спросил громкоголосый. — Они уже отрезали нам путь. И мы должны укрыться, пока не подоспеет помощь. Поняла?
Акджагуль стало неловко оттого, что рассердила своего спасителя. "И для чего было спрашивать, куда едем? Он мне жизнь спас, а я вместо благодарности обидела его. Ему лучше знать, что в этой пустыне происходит".
К исходу дня они подъехали к какой-то низине. Громкоголосый торопливо соскочил с коня, помог Акджагуль. Поднял на руки жеребенка и отнес его к груде нарубленного саксаула.
— Здесь мы вылавливаем калтаманов, — говорил он Акджагуль, стреноживая лошадей. — Моджек был одним из калтаманов. С ним мы покончили. Мои товарищи приведут сюда остальных, если поймают. Ты не бойся. Мы всех перебьем. Пока товарищи не вернулись, я займусь делом. — Громкоголосый с трудом оторвал липкий взгляд от Акджагуль. — Хорошо, если бы и ты помогла.
— Что я должна делать? — отозвалась Акджагуль.
— Иди за мной.
Громкоголосый разгреб руками песок и извлек сначала лопату, потом кетмень, топор, молоток, гвозди…
"Неужели он надумал здесь что-то сажать?" — Акджагуль в изумлении прикрыла рот рукой.
Тем временем громкоголосый уже откидывал лопатой песок, словно расчищал площадку. Вскоре показалась плетеная камышовая стенка — кепбе. Следом появилось второе крыло, третье, четвертое. Затем были вынуты бревенчатые стояки.
Акджагуль помогла вогнать в землю бревна по четырем углам, поставить крылья кепбе. Покрыли крышу, и получилось отличное кепбе на две половины.
Громкоголосый работал без устали. Не отдохнет, только утрет со лба пот и опять продолжает. И гвоздь вгоняет одним ударом, и топор в руках так и пляшет. Акджагуль удивлялась его мастерству. Видимо, он знаком с плотницким делом. Таких людей в селе ценят. Сахату тоже надо будет научиться строить дома. Воротится, им будет нужен свой дом. Неловко спать в одной комнате со свекровью, сон у нее плохой. И Гунча уже взрослая девушка.
Акджагуль задумалась и не видела, как громкоголосый принес откуда-то кошмы, подушки, одеяла. Он вышел из кепбе и вернулся с охапкой каракулевых шкурок.
— Вот. Если нагрянет чужой, мы — работники заготконторы. А если наши придут, тоже все понятно… Приходится хитрить, когда имеешь дело с бандитами.
Акджагуль поймала жадный взгляд, и ей стало не по себе.
Разбирая шкурки, громкоголосый спросил:
— Как тебя зовут?
— Акджагуль. А ты разве не знаешь, что Моджек ограбил наш дом? — удивленно спросила она.
— Еще бы! Я узнал, что он увез тебя насильно, и отправился в погоню. — Громкоголосый откашлялся, словно поперхнулся. — Сказали, что он умыкнул какую-то женщину, но имя не назвали.
Он не смотрел ей в глаза, лицо его покраснело.
— И Сахата не знаешь? — продолжала Акджагуль, не замечая, что громкоголосому не по себе от ее вопросов.
— Гм… Письма приходили?
— Писал. Скоро и сам вернется… Справим той и вас пригласим на праздник.
— Очень хорошо, Акджагуль. Сейчас мы сделаем внутреннее кепбе. Для тебя.
— Зачем?! — воскликнула Акджагуль. — Я ни на минуту не могу оставаться, мне надо ехать!
Тоненько заржал жеребенок. Акджагуль совсем про него забыла и мысленно упрекнула себя: "Если не присматриваешь за ним, для чего везла? За собой углядеть не можешь, а туда же, скотине хочешь помочь…" Малыш снова жалобно заплакал. "Бедняжка, сколько времени не ел. Чем же его покормить?" — подумала Акджагуль.
Громкоголосый продолжал раскапывать песок, извлекая из ямы бочку с водой, посуду, чайник, казан и кумган. Кувшин с широким горлом был доверху наполнен каурмой. Акджагуль уже ничему не удивлялась.
— Жеребенок голоден. Нельзя ли его чем-нибудь покормить? — робея и глядя в сторону, сказала она. — Бедняжка совсем ослаб.
— У меня неотложное дело, мне нужно идти. А ты лучше вскипяти чай, — не отвечая на ее просьбу, сказал громкоголосый. И, не дожидаясь согласия, взял лопату и направился по дороге, что вела к колодцу.
Акджагуль осталась одна. Ей ничего не хотелось делать. Она присела возле жеребенка, нежно гладила его острую спинку, шею. Мягкими губами жеребенок взял палец Акджагуль, принялся сосать. Через некоторое время он снова жалобно заржал. На его голос вдруг отозвалась одна из кобыл. "А что, если подпустить к ней жеребенка? — подумала Акджагуль. — Кажется, в сказке было такое: козленок-сирота пососал яловую козу, и у той появилось молоко". Акджагуль подвела жеребенка к кобыле. Лошадь фыркала и не сводила глаз с малыша. Едва коснувшись губами соска, он яростно ткнул мордочкой вымя. Бедная кобыла подняла заднюю ногу, вся напряглась. Жеребенок не получил молока и жадно тыкался в вымя, тянул сосок, а у кобылы от боли выступили слезы. Как ни терпелива она была, но не выдержала и стала лягаться, едва не зашибив Акджагуль. А жеребенок продолжал яростно тянуть сосок, толкаться между ног кобылы. Акджагуль наблюдала за малышом, и это зрелище немного отвлекло ее от мыслей о доме, о свекрови, о Гунче. Она подошла к кобыле, принялась гладить спину, низ живота. Рука ее почувствовала набухшие жилы. "Может, у нее был жеребенок, — подумала Акджагуль, — да эти бандиты отняли его. Если малыш начнет сосать, то молоко обязательно появится. Как было бы хорошо: одним сиротой на свете стало бы меньше, и бедная мать нашла бы дитя…"
Видимо, жеребенок получил немного молока, потому что принялся весело скакать, задрав хвостик. Кобыла следила за ним и фыркала, когда он отбегал подальше. Наверное, признала малыша.
Стемнело, но громкоголосый не возвращался. Акджагуль боялась войти в темную кибитку и сидела возле
