Степные дороги - дороги судьбы (роман в повестях) - Нуры Байрамов
Сары-ага не обращал внимания на бестолковые рассуждения Беркели. Он объяснял, как нужно ставить палатки. Сначала сделали невысокую насыпь-площадку. Сверху уложили камыш и настелили кошмы. Вбили колья, на них накрепко затянули веревки, растягивавшие стенки и углы палатки. Когда палатки были поставлены, женщины аккуратно сложили в одном углу все постели, и временное жилище сразу стало по-домашнему уютным.
Сары-ага постарался заранее все предусмотреть. Он и железные печи припас для каждой палатки, и сухих стеблей хлопчатника приказал привезти побольше.
Беркели вскипятил чай, сварил кашу, люди подкрепились и скоро согрелись. Лопаты наточены, черенки подогнаны по росту. К завтрашней работе все готово.
Ночь была безветренная. Небо с вечера затянуло тучами, и воздух сделался сырым и тяжелым. Это предвещало ненастье. Огульбиби заботливо укрыла Хуммеда и, мягко ступая, вышла из палатки. В ночной тишине отчетливо слышны голоса.
— Они не снимут здесь ни одного килограмма хлопка. Если будет сель, соленые воды поднимутся по джару и затопят посевы. Я знаю эти земли и говорю вам, что ничего не получится. У них нет обыкновения советоваться со старшими, делают что вздумается. Ну, если не спрашивают, зачем мне говорить. А когда пустят воду на поле, земля так затвердеет, что лемеха у твоего трактора разлетятся на куски.
Огульбиби узнала голос Беркели.
Худайназар ответил:
— А мне какое дело, растет хлопок или нет? У меня своя цель. Скажут: паши — буду пахать, скажут: лежи — буду лежать. Голодным оставят — заору, сытым буду — запою.
— Да замолчите вы наконец! Спать не даете! — Это голос Нурлы.
"Когда у человека есть идея, в которую он верит ему легче и жить и работать. На первый взгляд, слова Беркели справедливы, а если вдуматься, то они сеют неверие в начатое дело", — говорила сама с собой Огульбиби, возвращаясь в палатку.
Утро выдалось ясное и теплое, будто и не зимнее. От вчерашних туч не осталось и следа. Ярко светило солнце. "Интересно, бывает ли в тех краях, где воюет Шатлык, такое яркое солнце? — подумала Огульбиби, выходя из палатки. — Что-то давно не было от него писем. А вдруг он приедет? Говорят, оттуда целый месяц ехать надо. Ох как далеко!.. Скорей бы война кончалась, и он бы вернулся. Шатлык лучше, чем я, знает землю, вместе работали бы… Но ведь когда война кончится, мы опять будем в школе… Ах, родился бы у нас еще один ребеночек. Мы с Шатлыком сироты, неужели и Хуммед-джану суждено остаться одному? В семье должно быть самое малое четверо детей".
Огульбиби вспоминает, как однажды на Первомай Шатлык попросил ее нарядиться в красное платье, а она надела зеленое. Он очень просил, а она не послушалась. "Зачем я его тогда обидела? Почему не надела то платье, какое он хотел? Не берегла я Шатлыка. Счастливой была и думала, так будет вечно. Странно устроен мир: плохое всегда рядом, а хорошее так и спешит покинуть тебя".
Огульбиби вспоминает, как неразумно она поступала. В школу приехала молоденькая русская учительница. Шатлык показался ей самым общительным, они быстро познакомились и разговорились. Огульбиби она будто не заметила, а Шатлыка в разговоре даже взяла за руку. В тот день в сердце Огульбиби закралась ревность. Она надулась и не смотрела на Шатлыка. Он спрашивает, а она отворачивается, еле цедит слова. Шатлык расстроился и ночь плохо спал. На другой день она была такой же неприветливой. Шатлык ходил как побитый.
Сейчас Огульбиби корит себя за прошлое. "Ну скажи, пожалуйста, мужа она у тебя отобрала, что ли? Молоденькая, приехала издалека, никого у нее здесь не было. Она потянулась к Шатлыку как к брату. Мне бы понять ее, пригласить в дом…"
У Беркели острый нюх, он сразу почуял, что в доме соседей нелады, и подступил к Огульбиби с расспросами: "Он что, обидел тебя, бессовестный? Такую женщину, как ты, на руках носить надо".
Огульбиби упрекает себя сейчас за то, что позволила соседу так говорить о Шатлыке. Почему не прогнала Беркели? "Прости меня, Шатлык, я никогда больше не сделаю такой глупости. Лишь бы ты вернулся живым и здоровым".
Беркели хлопочет возле огня, сам исподволь наблюдает за Огульбиби. Он уже немолод, ему без малого пятьдесят, однако взгляд его лежит на груди молодой женщины. И не стыдится своих седин. Какие страшные у него глаза! Огульбиби передергивает от его взгляда.
Беркели хочет удержать Огульбиби. Он подходит к ней, будто для того, чтобы подобрать валяющийся на земле толстый стебель колючки.
— Если я приведу сюда нашу корову, — обращается он к молодой женщине, — ты сможешь ее доить? Хуммед-джану полезно парное молочко. И у тебя поутру были бы сливки.
Огульбиби насторожилась. Говорит вкрадчиво, так и втирается в душу.
— Занимайся своим делом, — резко отвечает она. — Скоро всем за завтрак садиться.
— Да чай уже готов. Тогда я, пожалуй, отправлюсь за коровой. Обед успею сварить.
Огульбиби молча повернулась и ушла в палатку. Там уже слышался звонкий голос Хуммеда, девичий смех. А Беркели веселой трусцой поспешил к котлу, в котором кипятил воду для чая.
"Не нужны мне сто невесток, — напевал он под нос. — Не отдам тебя и за сто тысяч девушек…"
Огульбиби распределила работу и хотела отправиться в поле, но Гуллер вдруг ушла и закрылась в палатке.
— Гуллер! — позвала ее Огульбиби.
Девушка не вышла. Тем временем Беркели увел к себе Хуммеда.
— Идем скорее со мной, что я тебе покажу! — говорил он, ведя мальчика за руку, и Огульбиби не смогла удержать сынишку.
Не дождавшись Гуллер, Огульбиби вернулась в палатку.
— Что случилось?
— Если не разрешишь работать на тракторе, я вернусь в село. Не все ли равно, где лопатой орудовать? Я приехала сюда, потому что надеялась учиться на трактористку.
У Гуллер кривились губы, она чуть не плакала.
— Я думала, что и другие девушки, приехавшие сюда, тоже будут учиться, — спокойно объяснила Огульбиби. — И хотела поговорить об этом с председателем. Но сейчас главное — выполнить задание. И еще. Трактор принадлежит колхозу, и не Худайназар будет выбирать себе учеников. Идем, стыдно так сидеть.
— А трактор водить тоже стыдно?! Вы — учительница, а вместо того чтобы сказать мне: "Учись", запрещаете… А кто ему воду носить будет? — Голос Гуллер срывался.
— Нурлы поможет.
— Ох завистник! Я все поняла: это он вам наболтал обо мне.
Гуллер заплакала.
Огульбиби не знала, чем утешить девушку. Она понимала, что молодежь уже не удовлетворяет привычная жизнь