Степные дороги - дороги судьбы - Нуры Байрамов

— Нет на свете большего счастья, чем дитя. Будет опорой и другом, — сказала Абадан-эдже и наконец задала главный вопрос: — Какие документы у тебя есть?

— Что такое «документы»?

— Паспорт или свидетельство о рождении?

— С собой нет. Но вообще-то получала…

— Будь она неладна, наша туркменская беспечность. Не заботимся о документах. А без них в городе с тобой и разговаривать не станут.

Тоушан слушает и не понимает, о чем толкует Абадан-эдже.

— Я помню, мне сказали, что в свидетельстве мой возраст указан неверно, — заговорила она, стараясь понять, отчего документы так важны. — А для чего они?

— Завтра я поведу тебя на ткацкую фабрику. Там работают такие же, как ты, женщины и девушки. Я пока не вижу лучшей поддержки для нынешних сирот, чем завод или фабрика. Топливом на зиму обеспечивают, зарплату выдают, об отдыхе детей заботятся. Что еще нужно?

— Я же не смогу там работать…

— А что, ты хуже других?

— Разве не одни русские там работают?

— И русские, и туркменки. И азербайджанки есть, и армянки.

— Ведь у них язык другой, я ничего не пойму, — вздохнула Тоушан.

— Быстро научишься. Поверь мне, доченька, если я скажу, что русские даже лучше, чем свои. И хлеб на моем дастархане, и халат на плечах — с их помощью. Клянусь солью, я не преувеличиваю. Ведь у нас как? Если ты сирота, да к тому же женщина, даже родственники толкают тебя в спину. Так и спешат продать, избавиться. Ломаного гроша не стоит для них ни молодость твоя, ни будущее твое. Для таких, как мы, обездоленных, настоящие родные — фабрика и завод, доченька… Ты только не подумай, что на фабрике все сироты или брошенные мужьями…

Волнение охватило Тоушан. В измученной душе появилась надежда. Не было для нее сейчас человека милее, чем Абадан-эдже. И Абадан-эдже видит, как оживляется Тоушан.

— Завтра утром и отправимся на фабрику. Договорились?

Абадан-эдже проводила Тоушан до дверей ее комнатушки.

«Какая славная женщина. Не будь таких людей, мы, беспомощные, погибли бы. И напоила, и накормила, и о завтрашнем дне позаботилась». Тоушан представила доброе лицо Абадан-эдже, пожелала ей долгих лет и крепкого здоровья. Лежа в постели, она вообразила, как идет на фабрику. Вокруг нее много людей, ее понимают, дают работу… Потом она стала думать о Мураде. «Почему он так ведет себя? Если не хочет жить со мной, для чего женился? Может, я не нравлюсь ему?» Она припомнила, как жили тетка и дядя. Они никогда не вели длинных разговоров, никогда не шутили, не ласкали друг друга. В те годы ее это не удивляло. Но сейчас Тоушан не понимала родных, не такими уж они были старыми. Когда же они бывали близки? Вся семья спала в одной кибитке. Рядом с дядей укладывалась тетка, затем младший из детей. Тоушан ложилась с другой стороны, возле чувала — пестрого коврового мешка с мукой, привязанного к стояку. Бывало, она долго не засыпала. Но и тогда ни разу не слышала, чтобы супруги шептали друг другу ласковые слова. «Может, так и должно быть? Может, семейная жизнь состоит из одних забот, а я требую от Мурада того, чего нельзя требовать? Была бы у меня мама, я бы спросила у нее, как нужно жить с мужем. Вах, да она бы сама меня научила. Можно посоветоваться с Абадан-эдже, но как спросить о таком? Не будет ли она удивлена моими вопросами? Хоть бы Мурад научил меня: „Это делай так, а это — так“. Я бы все делала так, чтобы ему нравилось… Но почему он не идет? Или я такая никудышная? Что во мне плохого? Стройная, и рот не перекошен, и глаза не слезятся… Почему он избегает меня?»

За дверью послышался шум, Тоушан вскочила, подбежала, чтобы откинуть щеколду. Но там все стихло… «Если бы пришел Мурад, он бы крикнул: „Тоушан, открой!“ — или молча толкнул бы дверь». Но тут опять поднялся шум, зазвенела упавшая на пол кастрюля. Если бы следом не раздался истошный кошачий визг, у Тоушан сердце выпрыгнуло бы из груди. Едва не падая, она добралась до постели. Ей показалось, что что-то черное, страшное тянется к ней через окно. Она крепко зажмурилась, но страх не исчезал. В конце концов она забылась, но вскоре снова проснулась от давившего ее кошмара. Когда же в дверь постучали, Тоушан высунула голову из-под одеяла и увидела, что за окном уже светло.

— Открой, доченька, — звал ласковый голос Абадан-эдже.

Тоушан кое-как прикрыла платком растрепанные волосы и открыла дверь.

— Ты что такая перепуганная? — глянув на нее, тревожно спросила Абадан-эдже.

— Ай…

— И глаза красны, и веки опухли. Пришла бы ко мне и сказала, что боишься. Спала бы у меня. Ну-ка идем.

И повела Тоушан в свою комнату.

Усадив ее на подстилке, Абадан-эдже озабоченно сказала:

— Как бы чего не приключилось с тем, что у тебя под сердцем. Сильно испугаешься, может быть выкидыш.

Тоушан совсем забыла о своем состоянии, и от слов Абадан-эдже по спине у нее пробежали мурашки.

— Запомни, дочка, — Абадан-эдже села рядом и обняла ее за плечи. — Никогда не отчаивайся. Если один раз поддашься, считай, что пропала, закрутит тебя — и не вырвешься. Упавший духом — слабый человек. На такого нельзя положиться. Не забывай этого.

— Хорошо, тетя, — не вдумавшись в смысл сказанного, отозвалась Тоушан.

— Постарайся вникнуть в мои слова. Хорошо?

— Хорошо…

Заботливая Абадан-эдже согрела воду для умывания, приготовила завтрак. Когда они шли по улице, Тоушан не видела обступивших ее зданий, она не сводила глаз с Абадан-эдже, потому что боялась ее потерять. «Почему эта милая женщина заботится обо мне? Жалеет, зная, что у меня нет родных? Почему не рассказывает о себе, о своей семье? Есть ли у нее кто-нибудь? На фотографии, что в комнате на стене, трое: мужчина в гимнастерке, юный джигит и Абадан-эдже. Где они, почему их не видно в доме?» Занятая раздумьями, Тоушан не заметила, как очутилась возле каких-то охраняемых ворот.

— Эта девушка хочет работать на нашей фабрике. Веду ее к директору, — объяснила Абадан-эдже.

Вахтер сказал: «Проходите» — и улыбнулся им.

«И этот человек хороший. Кажется, у меня все устроится», — приободрилась Тоушан.

И директор принял их очень тепло.

— Мы верим тебе, Абадан. Плохого человека ты не приведешь. Пусть рядом с тобой и работает. Будешь учить ее, — говорил директор Абадан-эдже, а сам смотрел на Тоушан.

Под этим пристальным взглядом Тоушан потупилась. Почувствовав ее состояние, директор повернулся к Абадан-эдже.

— Как у нее с жильем? Хочет