Степные дороги - дороги судьбы - Нуры Байрамов

Огульбиби держит в руках кирпич и не знает, что делать — принять подарок или кинуть назад в телегу. Пока она колебалась, Беркели выхватил у нее кирпич и швырнул на землю.

Огульбиби взяла Хуммеда за руку и повела к палатке. Беркели догнал их и так, чтобы никто не слышал, заговорил вполголоса.

— Как подумаю о тебе, кусок в горло не идет. Жалею тебя, Огульбиби, одна ты теперь. Как дальше жить будешь?

— Я не одна. У меня есть Хуммед-джан. Ты что, не считаешь его за человека? — На удивление себе, Огульбиби отвечала мягко.

— Ради Хуммеда хочешь схоронить себя?

— С ним я буду счастлива.

— Ай, нет! Не губи свою жизнь, надеясь на сына или дочь, — говорил Беркели. Они уже подошли к палатке. — Тебе нужен тот, кто сольет воду на твои руки…

Огульбиби сделала вид, что не слышит его слов, и занялась сыном. А Беркели ничего не оставалось, как повернуть к себе. Он шел, погруженный в свои мысли. Как удивительна бывает судьба. На старости лет он узнал любовь, узнал, как мучительно это чувство. Огульбиби, наверное, считает его старым для себя. Нет, она ошибается, он лучше десятка таких джигитов, как Нурлы. Потом он вспомнил, как помягчела сегодня Огульбиби. Он-то думал, стоит только поманить, она сразу и откликнется на зов. А она женщина не простая, образованная, активистка. Беркели прежде считал, что эти активистки позволяют себе всякие вольности. Оказалось, это совсем не так. Скорее тихоня, которая закрывает рот яшмаком, будет распущенной, а не Огульбиби. Попробуй подступись к ней! Да она все тридцать два зуба выбьет тебе и в подол халата высыплет.

Женщина подобна благоухающему цветку. Не успеешь насладиться его ароматом — а цветок уже завял.

Так и женщина. Упустишь время, и от дряблых грудей не получишь удовольствия. Сейчас самая-самая ее пора. На устах у нее "сынок, сынок", а самой мужик нужен. Как всякой бабе…

Беркели ворочался на постели между Худайназаром и Нурлы. Свет горевшего фонаря мешал ему. Нурлы не спал. Он что-то писал и зачеркивал в своей тетради. Потом бормотал вполголоса:

И Зухра, и Махым — ничто пред тобой.

Ты — моя единственная, в тебе моя жизнь.

— Эй ты, баранья башка! — Беркели пнул Нурлы ногой. — Надоел, сил нет терпеть. Гаси фонарь! И чтоб я больше не слышал твои дурацкие стихи!

Нурлы, ни слова не говоря, вышел из палатки. Худай-назар приподнялся и проследил, в какую сторону он подался. Беркели и его толкнул ногой.

— А ты растяпа, Худайназар! Такую птицу упустил. А еще называешь себя… Спи!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Худайназар долго ждал этого дня. И ехал сюда с этой мечтой.

Огульбиби сегодня торжественно-озабоченная, будто у нее великий той.

Земля уже прогрелась, и можно было приступить к пахоте и севу. На рассвете Огульбиби разбудила Гуллер:

— Пора. Пришел день, о котором ты мечтала.

— Рассвело? — Гуллер торопливо села на постели. — Где же мой платок?

Огульбиби улыбнулась:

— А на голове у тебя что? Совсем растерялась.

— Да нет, не растерялась я…

— Ну конечно: "Я не упала, только чашку свою не найду", — так, что ли? Идем, чай уже заварен.

Они вместе подошли к камышовому навесу возле очага, где Беркели готовил еду. Мужчины уже позавтракали.

— Покрепче подтяните кушаки. До конца посевной трактор не должен останавливаться, — наказывала Огульбиби Худайиазару и Гуллер. — Ты, Худайназар, работай на тракторе ночью, а Гуллер — днем. Для тебя, Худайназар, мы поставили новый шалаш и привезли постель. Днем будешь спать и отдыхать там. Обед будем приносить вам в поле. Понятно?

— Понятно, — сразу согласилась Гуллер.

Обратившись к Худайиазару, Огульбиби продолжала:

— Нурлы дадим вам в помощники — воду таскать, чай кипятить, обед приносить. Работы у него хватает, но и вам помочь надо.

Услышав столь неожиданное распоряжение, Худайназар поперхнулся чаем. Он побагровел, закашлялся, на глазах выступили слезы.

— Ну и на здоровье! — воскликнул Беркели, сильно хлопнув его по спине.

— Мне помощь Нурлы не нужна, — решительно отказался Худайназар, когда перевел дух и смог заговорить. — Выбирай: или я, или он. Дался вам этот Нурлы, Без него небо, что ли, на землю упадет?

— Кто же вам будет воду носить?

— Сам принесу.

— А обед, обед? — торопливо вмешался Беркели, опасаясь, как бы ему не пришлось топать по рыхлой земле.

— И обед сам возьму, — Худайназар был согласен на все. — Вы получите от меня распаханную карту, словно свежий чурек.

— Хорошо, — согласилась Огульбиби. — Но глубина вспашки чтоб была такой, как говорил Сары-ага. Я проверю. Если будет хоть на миллиметр меньше, работу не приму.

— Все сделаю как надо.

Нурлы с нетерпением ждал окончания разговора Огульбиби с Худайназаром. Увидев, что трактор развернулся в поле, увозя Гуллер, он все понял. Они не захотели взять его. Видно, и ему придется учиться на тракториста, если Гуллер так влюблена в этот трактор. Нурлы еще не встречал девушки, которая ни о чем другом, кроме трактора, не мечтает. Даже книги ей не нужны. Да и сам он в последнее время все реже бывает в библиотеке, не помнит уже, с какой стороны открывается дверь. Говорят, что в трудную минуту человек тянется к книге, к музыке, чтобы развеять тоску. А здесь, кажется Нурлы, ни о чем другом, кроме как о работе, никто не думает. И стихи его никому не нужны. Женщины рассмеялись, когда он предложил послать на фронт стихи, которые сам сочинил для джигитов. Как можно жить без книги, Нурлы не понимает. Ведь работа никогда не кончится. Сначала планировали землю, потом началась вспашка, закончат пахать, начнется сев, а там полив, прополка, уборка урожая — и так без конца… С горечью Нурлы вспомнил, как Беркели и Худайназар изорвали несколько книг, которые он привез с собой, чтобы почитать Гуллер вслух. "Но и ты хорош, — упрекнул себя Нурлы. — Люди забыли, что ты библиотекарь. Вот съезжу в село и привезу стопку книг. Надо всколыхнуть души".

— Нурлы, знаешь, чего нам сейчас не хватает? — рука Огульбиби легла ему на плечо.

— Знаю.

— Чего же?

— Книг.

— Угадал, но не совсем. Нам сейчас нужен лозунг, написанный крупными буквами на кумаче: "Все для фронта, все силы — севу!" Сможешь написать красиво?

— Написать-то смогу, а где взять красный материал?

— У меня дома есть отрез. Шатлык приготовил его для флага. Я дам тебе ключи. Отрез лежит на столе, где