Степные дороги - дороги судьбы - Нуры Байрамов

Когда совсем стемнело, он вышел из шалаша. Гуллер увидела красный светящийся огонек цигарки.

— Глушить мотор или пусть работает? — крикнула она в темноту.

— Оставь, не глуши! — отозвался Худайназар.

Гуллер почувствовала, как все тело ее онемело. Не разжимались пальцы, окаменели ноги. Она осторожно стала спускаться на землю. Нетерпеливо покусывая кончик цигарки, Худайназар подошел к девушке и подхватил ее. Гуллер попыталась высвободиться, но у нее не было сил. Худайназар на руках отнес ее в шалаш и опустил на кошму. Гуллер не успела опомниться, как он всем телом навалился на нее.

— Ты что?! Ты что делаешь?! — сдавленным голосом закричала она и стала вырываться.

— Ты же сама сказала, сделаешь все, что я захочу, если научу тебя водить трактор. Иль забыла? — Пропахшими махоркой губами Худайназар припал к щекам Гуллер. — Я долго ждал этого дня, Гуллер-джан…

Ужас, отчаяние, страх охватили Гуллер. Нет, нет! Она не дастся ему. Ни за что! Не помня себя, Гуллер отбивалась от Худайназара, ускользала из его рук, — откуда силы взялись?

— Не тронь меня, плохо будет! — крикнула она, вырвавшись.

Сердце ее бешено бьется, вот-вот выскочит из груди, мелкая дрожь сотрясает все тело. Худайназара рядом нет.

Он сидит на пороге шалаша. Не получилось, сорвалось… Как дальше вести себя с девчонкой?

Гуллер забилась в угол и горько плакала. Что теперь будет? Кому пожаловаться на Худайназара? Никто не поверит ей. Скажут, сама вешалась на шею. Не слушала ни молодых, ни старых. "Ой, я несчастная! Сама виновата, что он посмел тронуть меня. Что мне теперь делать?.."

Худайназар не идет в шалаш. "Пусть немного успокоится. Сама поймет, что все равно будет моей. Не сейчас, так позже". И он с наслаждением затянулся цигаркой.

Когда Гуллер притихла, он снова вошел в шалаш.

— Ты негодяй! — тихо сказала она. — Хочешь погубить меня? Как я в глаза людям теперь смотреть буду?

Худайназар молчал, давая ей возможность выговориться, выплеснуть весь гнев.

Когда она снова заплакала, он опустился рядом.

— Да чего ты? Думаешь, тебе кто-нибудь поверит? Теперь ты все равно моя. Молчи и работай, как работала. И только попробуй проболтаться, тебе же хуже будет. Поняла?

Он протянул руку, чтобы погладить ее растрепавшиеся косы, по Гуллер выскочила из шалаша.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Беркели-ага, ты, кажется, говорил, что эти — земли когда-то обрабатывались? — спросил Нурлы.

Беркели не было настроения вести разговоры. Он сопел и шмыгал носом, не зная, на ком бы выместить злость и раздражение. Фыркнув, он сердито глянул на Нурлы. "Невзрачный парень, сутулый, хлипкий, а тоже, говорят, влюблен. И стихи сочиняет. Этих баб не поймешь: любят сладкие слова. А он соловьем заливается", — подумал Беркели и спросил:

— От этих твоих стихов-михов есть какой-нибудь прок или просто бахвалишься?

— Разве ты не знаешь, что стихи вдохнули душу в человека? Девушка прочитает мои стихи и вьется вокруг меня как бабочка.

— Ну, ты слишком высоко ноги от земли не отрывай! — усмехнулся Беркели. — Хочешь сказать, что девушки ловят твои слова?

— А ты проверь. Возьми да прочитай любой женщине какое-нибудь мое стихотворение.

— И что будет? — мгновенно оживился Беркели.

— На шею тебе кинется. Вот что будет.

— Брось болтать пустое. — Беркели вдруг разом сник.

— Не видать тебе удачи до тех пор, пока не перестанешь смеяться над моими стихами. Ведь они так же святы, как хлеб, а ты — "стихи-михи", — сказал Нурлы и огляделся по сторонам, не слышит ли кто их разговора. Пожалуй, насчет стихов он хватанул лишнего. — Хочешь, сочиню для тебя стихотворение? Только назови имя той, которую ты любишь. А может, это Майтыгуль-гельнедже — твоя жена?

— Э, не болтай! Зачем называешь ее имя среди такого чистого поля? — скривился Беркели.

— А чем не хороша тебе твоя гельнедже? Разве что состарилась?

— Я тоже хочу жениться по любви, братец, — вдруг вырвалось у Беркели. — Сколько женщин сейчас овдовело, да и девушкам женихов не хватает. Я могу сейчас взять в жены и семнадцатплетнюю, по мне и вдовушка хороша…

— Э-хей! — воскликнул Нурлы и, словно впервые увидел Беркели, придирчиво оглядел его с пог до головы. — У тебя как в пословице: "В сновидении весь мир под ногами у хромого". Пожалуй, тебе и стихи не нужны.

— Ай, на всякий случай придумай стих, но не такой длинный, как те, что ты читаешь. Длинный, как собачья кишка, она, пожалуй, со скуки выбросит. Ты придумай коротенький, — сказал Беркели и надвинул ушанку на лоб. — А я тебя отблагодарю потом.

— Сегодня же напишу. А ты не откладывай благодарность на потом. Лучше дай мне сейчас ящик из-под крупы.

— Ты что, из ящика таскаешь стихи?

— Да нет. На нем писать легко. На кошме неудобно, и строчки расползаются, и бумага воняет овчиной. А девушки не любят дурного запаха, — и Нурлы потянулся к большому фанерному ящику.

В этот момент к ним подошла Огульбиби.

— Проходи, Огульбиби, послушаем с тобой стихи, — засуетился Беркели и принялся освобождать ей место.

Видно, Огульбиби была не в духе, потому что сразу принялась отчитывать их:

— Джигиты, которые горели на работе, сейчас сражаются с врагом, гибнут. А вы тут набьете утробу горячей кашей и бормочете о любви! Надо же иметь хоть каплю совести! Как не стыдно вам перед женщинами?!

Нурлы растерялся и притих. И тут ему вдруг показалось, что трактор в поле утих, не работает, не стрекочет… Он вскочил, отбросил ногой ящик и опрометью вылетел из-под навеса.

— Ты что, взбесился? — крикнула ему вслед Огульбиби.

— Не слышишь? Трактор молчит, а он должен работать без остановки, — ответил Нурлы и со всех ног помчался на дальнюю карту.

Сильный ветер охладил его разгоряченное лицо и принес знакомый рокочущий звук. Он замедлил шаги, поняв ошибку. Это ветер уносил звук работающего мотора в другую сторону, а у Нурлы чуть сердце не разорвалось.

Уже не торопясь, он подошел к шалашу. Прислушался. Трактор тарахтел на другом конце карты. В шалаше тишина. "Наверное, Гуллер спит, — подумал Нурлы. — Конечно, устала за день. Разве это девичья работа — водить такую машину? Скажешь ей, а она сердится, врагом тебя считает. Удивительная девушка, добилась своего. Вот уберем урожай и сыграем свадьбу. Конечно, сейчас не время для веселья. Война. Той и траур идут рядом. На одном конце села той, на другом — плач. Хоть бы война кончилась до моей свадьбы. Человек женится один раз в жизни, и свадьба должна быть веселой".

Нурлы услышал звук приближающегося трактора, значит, Худайназар