Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

— Ну, а в чем же дело? — спросил Чигитов-старший.

— Ятманов препятствует. Говорит — не могу допустить, чтобы погибли все Чигитовы.

— Чего же это он нас хоронит? — вроде бы даже обиделся Кирилл Герасимович. — Я умирать не собираюсь. Мама…

Они чувствовали, понимали, что оба готовились к главному — к разговору о матери — и все оттягивали его. Настолько трудным, больным он был для них. Судьба Харьяс оставалась неизвестной. Они только и знали, что немцы отправили ее в Германию. Позже уже сюда, в госпиталь, тетя Шора Конюшкова написала Чигитову, что пленницы из Петровского и соседних сел находятся в трудовом лагере в Ростоке.

— Как-то школьники принесли мне том Большой советской энциклопедии… Город Росток находится на северо-западе Германии. Да, далеко нам, сынок, нужно будет идти, чтобы освободить маму. Нового ничего о ней не слышал?

Сергей, не отвечая, опустил глаза.

— Я виноват, что все так трагически сложилось в ее жизни. Если бы меня тогда не ранили, — продолжал вслух думать Чигитов-старший. — И надо же было ей тащиться через линию фронта! Какое легкомыслие!.. Хотела меня спасти, а сама… Жива ли?

— Не говори так, папа. Я чувствую, я уверен, что мама жива! Когда придем в Германию, первым делом поеду в Росток и разыщу ее.

Кирилл Герасимович долго молчал, потом тихо проговорил:

— Хочется верить, Сережа…

— Из Вутлана что пишут?

— Пишут — вовсю развернули добычу сланца. Если бы не война, мы уже строили бы энергохимкомбинат.

— Да, если бы не война… — задумчиво произнес Сергей, — Мне, папа, теперь захотелось получить высшее образование… Как кончится война, сразу поступлю в институт. Только не в энергетический, а в машиностроительный.

— Не зря говорят — запретный плод сладок. Как мы с матерью хотели, чтобы ты закончил десятилетку и шел в вуз… Ты в Тулу надолго?

— На два дня. Отпросился у Ятманова с интендантом на фронтовой склад за обмундированием для полка. Ну, а главная цель — повидаться с тобой.

На этом они расстались. Сергей уехал на фронт, а Кирилл Герасимович, пробыв в госпитале еще две недели, получил направление в местный эвакогоспиталь: рана все еще не заживала.

В Москве он остановился на один день у профессора Верхоленского. Петр Петрович жил в Замоскворечье, на Якиманке, в массивном многоэтажном доме, придававшем этой старой улице солидный столичный вид. Кирилл Герасимович был приятно удивлен, увидев, что в доме работает лифт, а на этажах поддерживается довоенные чистота и порядок.

Профессор Верхоленский радушно встретил Чигитова. Рассказал, что в начале войны, несмотря на преклонный возраст, он пошел ополченцем защищать Москву, но его вернули из Волоколамска специальным приказом. И направили с правительственным заданием разведать новые месторождения топлива в Сибири, где уже велись разработки. В Москву Петр Петрович вернулся недавно, работал в Госплане. Чигитов, показав на забинтованное плечо, с горечью высказал предположение, что, очевидно, он отвоевался. А если так, добравшись до дома, сразу пойдет работать — станет добывать сланец. Для этого-то и больное плечо не будет помехой.

— Мне писал Христов: там срывается закладка новой шахты на руднике. Так что работы хватит…

С тех пор, как скончалась жена Петра Петровича, жил он один в огромной квартире. Дом, несмотря на военное время, хорошо отапливался и это располагало к задушевной беседе. Кирилл Герасимович вытащил из своего дорожного рюкзака консервы, белый хлеб, брусок сливочного масла, выданные ему в госпитале на дорогу, и бутылку розового муската, купленного в Тульском военторге.

— Вино мы разопьем, а это, — профессор показал на консервы и масло, — убери обратно в мешок. По дороге ничего не купишь, кроме вареной картошки и соленых огурцов. Казанскую железную дорогу я хорошо изучил: в Новосибирск и обратно ехал через Свердловск, Казань.

После такого вступления Петр Петрович сходил на кухню, принес краюху ржаного хлеба и холодную яичницу из порошка. Разрезал ее пополам, одну половину положил в тарелку Чигитову, вторую — себе. Выложил столовое фамильное серебро.

— Я обедаю в Доме ученых, — говорил он. — А яичный порошок получил по карточке.

Кирилл Герасимович с благоговением раскупорил высокую нежно-зеленоватого стекла бутылку, наполнил вином хрустальные, узкие, на высокой тонкой ножке фужеры. Петр Петрович, подняв свой бокал на уровень глаз, залюбовался розовым, как заря на рассвете, искристым напитком.

— Ну, за успехи на фронте, за вас, фронтовиков!

Кирилл Герасимович с грустью посмотрел на профессора:

— Был фронтовиком, да, видно, не судьба…

Петр Петрович тут же рассеял его пессимизм:

— Огонь можно вести не только с передовых позиций, но и с Урала, Сибири, Вутлана, Куйбышева, Горького. И не только можно, но и ведем. Я видел, с каким подъемом трудится народ в глубоком тылу. Так что не хандри.

Выпили, закусили, переглянувшись, поняли друг друга:

— А, была не была, еще по одной!

Профессор уже знал о судьбе Харьяс и Тамары. Но, боясь растревожить душевную боль Чигитова, ни словом не обмолвился о них. Кирилл Герасимович тоже не хотел омрачать настроение хозяина своими бедами.

Только после третьей рюмки Петр Петрович осторожно осведомился:

— О Харьяс Харитоновне ничего не слышно?

Чигитов даже не удивился, откуда старому профессору известно о том, что случилось с его женой. Как всякому человеку, глубоко и искренне переживающему несчастье, ему казалось, что весь мир оповещен о его беде, сопереживает с ним.

— Нет, ничего. Думаю вот, не заехать ли мне в село Петровское, откуда Харьяс была увезена в Германию? Может, разыщу там кого из людей, встречавшихся с ней.

Петр Петрович, в раздумье помолчав, сказал:

— А рана не помешает? Снова в госпиталь не угодить бы. Смотри, Кирилл Герасимович, береги себя. Я плохой советчик, но очень боюсь, как бы дорогой тебе не свалиться. Постой, батенька, а почему бы тебе не показаться московским специалистам?

Чигитов ответил, что он имеет официальное направление в Чебоксарский эвакогоспиталь, и в Москве никто не будет с ним возиться.

— Это неверно, батенька, я могу позвонить в Боткинскую больницу. Там непременно устроят консилиум специалистов.

— Я боюсь врачей, скажут еще, что нужно ампутировать руку. Я ее в госпитале едва отстоял… Один молодой хирург на полном серьезе доказывал, что нужно отнять и как можно скорее. Едва угомонился.

— Хорошие специалисты не торопятся с такими заключениями. К тому же рука, по-моему, в таком состоянии, что об ампутации речи быть не может. Рана почему не заживает? В Москве опытные хирурги и рентгенологи… Почему бы не воспользоваться случаем?

Чигитов молчал. В душе он был согласен