Фундамент - Алексей Филиппович Талвир
Неожиданная откровенность Уги Атласовны смутила и озадачила Чигитова. Он не знал, как вести себя, и молчал. Внутренне же возмущался поведением Мурзайкина, жалел Угу Атласовну. Но как выразить ей сочувствие и участие? И потом… Почему она вдруг решила ему обо всем этом рассказать? Уж не потому ли, что считает теперь его свободным?!
— К окончательному решению всех вопросов придем после войны, — сухо сказал он. И от этого ответа ему самому стало неловко. Чтобы смягчить сказанное, Кирилл Герасимович путанно стал рассуждать о трудностях человеческих взаимоотношений, о возможных ошибках и заблуждениях, тем более в трудное военное время.
Уга Атласовна, как бы не слыша его неловких утешений, продолжала:
— Я бы и сейчас порвала с ним, да перед людьми совестно: скажут, одни гибнут, а другие семейными неурядицами занимаются. Со стороны чужая беда — сущий пустяк.
Последние слова Чигитов воспринял как упрек в свой адрес.
— Нет, почему же? — пробормотал он. — Подлость есть всегда подлость.
Но Уга Атласовна уже не слушала его и с подозрительным воодушевлением заговорила о своей новой военной профессии — хирургии.
— Что будете делать вы, Кирилл Герасимович, когда выпишетесь из госпиталя?
— Как что?! — удивился Чигитов. — На фронт вернусь, постараюсь в свой полк попасть.
— Но вы же здравомыслящий человек, — с укоризной сказала Мурзайкина. — Кто вас туда пустит: в легких два осколка…
— Они мне совершенно не мешают… Вот только когда начинаю кашлять…
— Анкилоз плечевого сустава…
— Какой-такой анкилоз? — удивился Чигитов.
— Ну, неподвижность. Вы же не можете даже руку поднять. Как же стали бы оружием пользоваться?
— Но ведь рана закрылась, значит, и сустав должен двигаться… — возразил Кирилл Герасимович, не спуская настороженного взгляда с Уги Атласовны.
— Бывает, что процедуры, лечебная гимнастика восстанавливают подвижность, но для этого нужно время… — Уга Атласовна, стыдясь самою себя, внимательно посмотрела на Кирилла: неужели не понятно, что у него есть веские основания комиссоваться, избавиться от фронта?! Странный человек… Другие всячески выискивают для этого причины, а он из всех сил старается их не замечать, а то и скрывать. К тому же и она могла бы ему помочь… Ее Иван не пренебрег бы таким случаем.
— Я буду разрабатывать сустав днем и ночью… — как бы не понимая намеков землячки, ответил Чигитов.
— Ну, ваше дело, смотрите, — почти обиженно заметила Мурзайкина. И, может быть, впервые почувствовала необъяснимую зависть к своей бывшей подруге Харьяс: у нее такой честный, такой преданный муж! И чтобы переменить тему разговора, спросила: — Что пишет Сережа?
— В моем полку воюет, в разведку перешел. Ятманов не отпускал, но Сережа настоял на своем. Меня ждет. Нам ведь нужно Харьяс вызволить из неметчины.
— Вы не теряете надежды, что она жива? — с сомнением заметила Мурзайкина.
Наступила тяжелая пауза. Кириллу Герасимовичу также не раз приходили в голову мрачные мысли о судьбе жены, но он старался отгонять их. Иначе как бы и чем он жил?! Но правда и то, что положение на фронтах было серьезным, огромные советские территории оставались оккупированными.
Доходили слухи о зверствах немцев в военных и трудовых лагерях…
И все же он надеялся, верил…
12
Трое разведчиков сидели в засаде в подлеске вблизи дороги. Таинственный предрассветный сумрак растаял, как только из-за горизонта выкатилось солнце. Стали видны каждый листик, каждая травинка. Усыпанные мельчайшими бусинками влаги, пронизанные солнечными лучами, они искрились ярко, как бесценные самоцветы.
А на деревьях, радуясь погожему дню, звонко, самозабвенно щебетали птицы.
Над дорогой, точно поднятые ветром лепестки роз, появились бабочки.
— Мать моя, красотища-то какая! — прошептал ефрейтор Шушканов. — И все ведь это наше, кровное. И нам же, мать моя, нужно таиться!
Первым немца заметил сержант Микола Прокопенко. Он не торопясь ехал на подводе, груженной ящиками с патронами. Каурая лошадь — тяжеловоз с белым яблоком на лбу — шла тяжелым шагом. Возница ее не понукал.
Прокопенко подал сигнал старшему группы — лейтенанту Чигитову. Сергей, прячась за кустом бузины, знаками пояснил, что фрица нужно взять живым.
И все трое разведчиков приготовились к броску.
Немец пленен был мгновенно — его сорвали с телеги, загнали в рот кляп и, подталкивая в спину еще ошарашенно таращившего светло-серые выпуклые глаза, отвели подальше от дороги. Прокопенко остался у подводы, держа за уздцы лошадь. Оглядываясь по сторонам, он ждал приказания лейтенанта. Чигитов, оставив пленного на Шушканова, сделал несколько шагов назад, махнул рукой — дескать, пусти лошадь.
Сержант тяжело вздохнул, ласково потрепал лошадь по шелковистой шее — жалко было отпускать такую добычу.
Пленный, рослый, плотный, оказался не рядовым, а унтер-офицером. На его груди Железный крест. Добыча знатная! Унтеру связали руки, предупредили: если вздумает поднять тревогу, будет немедленно расстрелян. При обыске отобрали пистолет «вальтер», финку, пачку сигарет, зажигалку и документы.
Предстояло миновать лес, обойти деревню, занятую немцами, выбраться на ржаное поле, за которым километрах в пяти начинался передний край. Чтобы обезопасить себя, решили расспросить пленного, где у них тут минное поле. Эту задачу взял на себя Сергей, он когда-то изучал немецкий язык. Унтер, поняв, что от него хотят, показал на рот, забитый кляпом. Его еще раз предупредили, что немедленно получит пулю, если вздумает крикнуть. И вытащили изо рта тряпку.
Пленный кивнул головой вправо, там стоит его батальон, туда он вез патроны. Позади, за лесом, расположены полевая кухня, склад боепитания. Позицию, расположенную прямо перед ними, занимают второй и третий батальоны, налево, сразу за лесом, озеро, и там никого нет. Вчера он туда ездил за водой для солдат, находящихся в траншее, и в этом убедился лично. А вот о том, где проходят минные заграждения, он не имеет ни малейшего представления. Его обязанность — обеспечить батальон боеприпасами.
— Если верить унтеру, в два счета можем оказаться в расположении немецких частей, — задумчиво произнес лейтенант.
— Все, что он сказал, нужно понимать наоборот, — согласился сержант Прокопенко.
— Да, будем полагаться на свое чутье и бдительность, — окончательно решил Чигитов. — Первым делом нам нужно выбраться из леса и постараться укрыться в поле.
— Рожь невысокая, могут заметить и обстрелять, — сказал ефрейтор Шушканов.
— Ржаное поле — ничейная земля, — напомнил Микола. — Там мы почти что дома. И свои могут нас заметить и поддержать огнем, если немцы начнут преследовать.
— Днем, мать моя, пожалуй, не удастся выбраться, лучше бы дождаться
