Акбилек - Аймаутов Жусипбек

Мамырбай не из тех баев, что купались в роскоши, но и не нуждался ни в чем. Жил всегда удобно, с удовольствием угощал гостей летом кумысом и барашком, а зимой жирным мясом целыми блюдами, да непременно за веселой беседой. Пользовался уважением и имел вес среди уездного начальства, и для волостного его слово кое-что значило. Было время — выбирался ме стным судьей, затем о ставил сутяжные дела и уже довольствовался тем, что был среди своих сородичей фигурой. Его слово значило среди своих больше, чем мнения других аксакалов. При этом никогда не пустословил, строго следил за людьми, за работниками, каждая голова у него на учете, сам следил и за запасами, и за ценами.

Пришла зима, на склоны Карашаша выпал снег: Благожелатели со своим надоевшим сочувствием стали заглядывать реже, Акбилек вроде справлялась как хозяйка, и Мамырбай потихонечку стал вновь втягиваться в хозяйственные заботы. Да мало ли домашних забот: там прими, тут отдай, припасы мясные на зиму заготовь, хлопоты городские, хлопоты степные…

В один из таких дней-круговоротов заехал к нему бывало останавливавшийся у него некто Алдекей.

Алдекей человек никудышный, но еще тот живчик, кто не уставал воду носить в решете и комара ловить за семь верст, а заодно объехать всех на свете. Вот сейчас у двух уважаемых мужей пропали кобылы, одна с укороченной левой ноздрей, позволявшая садиться на нее только с левой стороны с клеймом «горе», другая — белогривая рыжая верховая кобылица с белым пятном на хребте, о них и озаботился Алдекей. Ездил по аулам, расспрашивал, посматривал, по дороге заехал и к старому знакомому, с которым можно поговорить о временах минувших и заодно высказать ему свое сожаление да благословить нашедшуюся дочь. А может, просто поздно было искать другую крышу для ночлега, в любом случае поступил так, как поступил.

Услышав, что во двор въехал Алдекей, Мамырбай бросил: «Принесла же нелегкая этого бродягу». Однако пренебречь беседой с Алдекеем не мог. Не случись с ним известных событий, все равно ему было о чем потолковать с гостем, да и соскучился по разговорам. Непременно должен быть такой человек, с кем можно поделиться мыслями и треволнениями, иначе к чему молчать со своими? Только заговори с соседом там или с родственником о чем-то важном для себя, тут же на голову сядут, лишат покоя, скотине твоей вольно пройти не дадут, вцепятся, как собаки в пса, мужики вроде, а башка, как правило, бабья — нет соразмерности, так и готовы с места твоего тебя же подвинуть.

Алдекей перво-наперво три раза прочитал «алип-лям» да «кулкуал», представляя сурами из Корана, поздоровался, а затем поведал историю о том, как один красноречивый судия развеял тоску одному поникшему челом от горестей хану, а уж потом выразил свое соболезнование аксакалу, воззвав крепиться. Процитировал и слова Абая: «Встреть тоску, ей противостоя!» Этот Алдекей вообще по поэтической мудрости был мастак, помнил из старины всякие истории наизусть: «Тысячу и одну ночь», «Сорок визирей», «Восемьдесят заблуждений попугая», «Ше сть пальцев», «Мстительные певцы-танцоры». Слыл он в молодости лихим парнем, холеным ухажером, борцом, певцом, музыкантом, юмористом, да, упав с утеса Байшуака, сильно разбился. Вся литература и искусство вылетели из головы, если не считать его умение ловко закладывать за губу табак, подшучивать да рассказывать байки и давать советы: «Сделай так, поступи этак…»; прожорливый, с трудом присаживающийся старик, без передних зубов, а сядет, так и не встанет.

Уселся поудобней Алдекей и принялся перебирать кусочки, какие еще помнил из пове ствования «Арон Ра-шид». Затем перешел на «Аз Жанибека», «Оратора Жиренше» и «Правителя Лукмана». Извлек с натугой из наследия этих мудрецов полезные наставления, сколько память позволила, и, надо сказать, его труды не пропали даром. Удрученный своей незавидной судьбиной, аксакал Мамырбай воспрял духом, оторвался, наконец, от постылого своего бытия и настолько оживился, что решительно велел слугам:

У-ай, позовите-ка мне того чабана! Для такого гостя пусть выберет и зарежет барашка понежнее. У пожилых людей свое здоровье, и мясо должно быть по зубам.

Алдекей же вытянул из потертого голенища табакерку из рога для насвая, вытряхнул на ладонь, что в ней осталось, и принялся разминать зелье ногтем большого пальца. Заложил табак за губу — на один зубок. Теперь как ни встряхивай табакерку, как ни выбивай табак из рога — ничего, впрочем, можешь ею, штучкой, еще постучать, стучи на милость.

Ты бы приготовил насвай, чего пепел зря на улицу-то вываливать, — отдал распоряжение старому другу Алдекей.

Не пепел из очага один, конечно, составляет опьяняющую смесь для закладки за губу, туг и табак отличный нужен, и пепел к тому же от сгорания саксаула, да еще два-три вещества. Все так и подай Аддекею! Но как отказать человеку, для которого готов был зарезать даже ягненка?

Не так уж и много нынче гостей, для которых хозяева кладут под нож такую скотину, если не считать милиционеров, агентов ЧеКа или волостных. Но мы не о тонкостях забоя скота, а о нюхе Адцекея не только на мясо и насвай, а на нечто еще более важное. Так что имел все основания важничать Алдеке. Вчера, правда, накормили его одном доме перележавшим вяленым мясом, весь живот так и скрутило, к счастью, не лишился дара грязно браниться — еле отругался по дороге от вцепившейся в его кишки смертушки.

Алдекей, набросив на свои плечи обшитую темным добротным сукном по рукавам серую шубу аксакала Мамырбая, натянув на голову его же меховую шапку и подвязав ее тесемки под подбородком, принялся чаевничать со всем своим удовольствием. Акбилек, видя, что угощают гостя со всем уважением, заварила самый лучший сорт чая и сладости выставила дорогие. Достаточно для гнусных размышлений одряхлевшего Алдекея: «Сладкой бабой оказалась дочка-то аксакала. Жаль только, что русские попользовались ею!»

Напившись чаю и отогрев старческую ломоту в костях, Алдекей принялся смешить всякими байками вдовца, надо же было как-то отработать отправленного на заклание барашка. И пока варилось мясо, рот его не закрывался. Высказался и вот о чем особо:

— Как бы детишки ваши, аксакал, не зачахли без материнского присмотра, надо бы вам ради них найти себе половину.

Аксакал взглянул в сторону Акбилек и сказал:

— Ох, Алдеке! Какой прок брать на старости лет бабу?

В его ответе угадывалось послесловие: если, мол, я и женюсь, то не по своему хотению, а лишь подчинившись благим советам сострадающих людей, сосватайте, что ж, подчинюсь. Неловко все же перед детьми выискивать самому себе женку!

— Е, о чем это вы? Вы еще крепко стоите на своих ногах. Хоть я и беззубый, а со своей Салимой сплю только в обнимку. Скажу вам, без бабы — живешь абы как, — и давай нести подобные поощрительные прибаутки. — Кто вам больше нравится, а? Девушку взять вам вроде как не годится. Девица, как птица, порхать ей ловко. Для вас в самый раз подойдет какая-нибудь работящая вдова, — и принялся перебирать имена овдовевших женщин.

Как угадал затаенные помыслы аксакала.

После утреннего чаепития аксакал уединился с Алдекеем в углу сарая, и они о чем-то с ним долго переговаривались. О чем, ну кто ж его знает? Лошадь Алдекея уже стояла перед воротами оседланная, наконец аксакал велел работникам:

— Эй, подсобите-ка Аддеке сесть в седло.

Приехал Алдекей и уехал, но случилось чудо: аксакал стал относиться к дочери так, словно

ничего с ней не произошло. В его голосе появились теплые нотки, когда он заговаривал с ней по хозяйственным и иным делам: «Дорогая, сделай это, а то так сделай!» Акбилек ожила, и отец для нее словно восстал из мертвых. И еда ей теперь впрок, и лицом посветлела.

Тают ломкие веточки изморози на оконном стекле и стекают слезливыми капельками. В лужице на подоконнике плавают ледяные мухи. Зимнее солнце протянулось белыми лучами к молитвенному коврику, расстеленному в глубине комнаты. У окна сидят и шьют, склонив головы, две молодые особы, секретничают. Одна из них — Уркия, прикусила синий лоскуток и вытягивает из него нити. Акбилек же, разложив маленький камзол на коленях, пришивает к нему серебряные пуговицы. За их спинами в углу комнаты маленькая лохматая Сара рывками выкраивает ножницами платье для куклы. Акбилек обернулась к ней и позвала: «Иди ко мне, дорогая!» Сестренка подошла и встала ровненько перед ней. Акбилек надела на нее сшитый камзол, расправила, потянув за подол, разгладила грудку. Малышка рада новенькому камзолу. И старшая сестра довольна своим шитьем. Улыбаются друг другу. Радость переполняет девочку, и она бросается на шею красивой сестре, крепко-крепко обнимает. Акбилек поцеловала ее в щечку и велела: «Дорогая, носи аккуратно, не испачкай!» Как ей идет расшитый камзол!