Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира (ЛП) - Саэнс Бенджамин Алир

Я вспомнил баннер протестующих: КАЖДЫЕ 12 МИНУТ КТО-ТО В МИРЕ УМИРАЕТ ОТ СПИДА. Кто пойдёт на их похороны? Кто произнесёт для них панегирики? Кто будет восхвалять их жизни? Кто будет петь их имена?

Я думал, что, где-то, мужчина со СПИДом умер в тот же час, что и мой отец.

И, может быть, ребёнок какой-то женщины умер в лондонской больнице, и, может быть, здоровый мужчина, который однажды был нацистом, теперь прячущийся в Боготе сделал последний вздох.

И, может быть, семь человек погибло при ужасном взрыве в стране, которую мы знаем как Сирия.[21]

И произошло убийство в Гранд-Рапидс, Мичиган.[22]

И мужчина со своей женой моментально погибли в автокатастрофе.

Где-то была весна и маленькие воробьи в гнезде пищали, прося еды. Легс сидела рядом со мной в моём фургоне, пока я ехал к Данте, чтобы написать панегирик на похороны моего отца, который всего несколько дней назад рассказывал мне историю своего знакомства и любви к моей матери.

А Софокл, которому не исполнилось ещё даже месяца, был уже связан с землёй жизни и смерти.

Тридцать четыре

КАНУН НОВОГО ГОДА. МОЯ МАТЬ не будет целовать моего отца. Мы с Данте не пойдём на вечеринку, на которую нас пригласила Джина — хотя это не была её вечеринка, чтобы приглашать людей. Я больше не был так полон надежд по поводу нового года. Мама разговаривала с моими сёстрами, и, похоже, они занимались планированием. Все трое были практичны. Может, это то, что делало их всех такими хорошими школьными учителями.

Я попялился пустым взглядом на ёлку и ушёл наверх, чтобы найти Тито, медведя, которого сёстры подарили мне, когда я был младенцем, и с которым я спал до того, как мне исполнилось шесть.

Я всё смотрел на него, а затем взял этого медвежонка и не чувствовал себя глупо. С Тито мне, кажется, было комфортно даже несмотря на то, что его прежде пушистый мех был поношен и больше не был таким мягким.

Я услышал звонок в дверь. Я открыл дверь и увидел миссис Ортегу и Кассандру, стоящих на нашем крыльце. Миссис Ортега несла большую кастрюлю, и я знал, что это, судя по запаху, был менудо. — Ари, не мог бы ты занести это сам? Мне слишком тяжело. Я взял кастрюлю с менудо, пока Кассандра протянула своей матери сумку болильо, которую она несла, и придерживала дверь. Они прошли со мной на кухню. — Мама, миссис Ортега принесла менудо. Моя мама потрясла головой, и из её глаз снова хлынули слёзы. Две женщины обнялись.

— Ay, Liliana, como me puede. Era tan lindo, tu esposo.[23]

Кассандра обняла мою мать, и она тихо сказала, — Мне так жаль, миссис Мендоса. Он был хорошим человеком.

Она знала, как вести себя как женщина, и она казалась полностью спокойной в ситуации, которую я бы посчитал неловкой. Кассандра взяла меня за руку и мы ушли в гостиную. — Данте, Сьюзи и Джина скоро придут. Мы хотели провести Канун Нового Года с тобой.

— Я не в настроении для компании. Прости, это было грубо. Я просто устал — чёрт, Кассандра, мне просто грустно. Мне никогда не было так грустно и я просто хочу спрятаться где-нибудь и не выходить, пока боль не уйдёт.

— Ари, не проходит и дня без того, чтобы я не думала о своём брате. Должно пройти много времени, прежде чем боль уйдёт. Но ты не опоссум. Ты не можешь притворяться мёртвым.

В этот момент мне казалось, что у меня не осталось больше слёз. Я просто сидел и мечтал стать стулом или креслом или цементным покрытием — чем-то неодушевлённым — чем угодно, что не способно испытывать эмоции.

— Мы твои друзья. Нас не нужно развлекать. И мы здесь не для того, чтобы тебя ободрить. Мы здесь, чтобы дать тебе знать, что мы любим тебя. Так дай нам любить тебя, Ари. Прекрасно дать людям, которых ты любишь, лицезреть твою боль.

— Это не мило.

— Ты не слушаешь. Я сказала это прекрасно.

— У меня есть выбор?

— Вообще-то, есть.

Именно тогда послышался звонок в дверь — не то чтобы они ждали, когда я открою дверь. Эти трое просто вошли. Когда я их увидел, я не был зол. Я думал, что буду, но я не злился. Как выразился Данте, они были такими хорошими людьми. Я просто встал и начал плакать. Как оказалось, во мне ещё остались слёзы. И каждый из них просто обнял меня и они не говорили тупых слов по типу Не плачь или Будь мужчиной и они не произносили такое клише как Он в лучшем месте. Они просто обнимали меня. Они просто обнимали меня и уважали моё горе.

Мы сели вокруг рождественской ёлки, большинство из нас лежало на полу. Я использовал живот Данте как подушку. Мы слушали женские голоса из другой комнаты и иногда их разговоры становились серьёзными, а иногда мы слышали смех. Кассандра увидела Тито, лежащего на кресле. — Кто это?

— Это Тито, — сказал я. — Он был моим медвежонком, когда я был маленьким, и я спал с ним до шести лет.

— Кто бы мог подумать?

— Ты собираешься надо мной поприкалываться? Типа, у всех был Тито или кто-то вроде него.

— Я думаю это ужасно мило. Но вот я никогда не любила плюшевые игрушки.

— Я тоже, — сказал Данте.

— Ты тоже? Я был удивлён. — Вау. Слишком сильно для мистера Чувствительность.

— Что же ты обнимал, Данте? Словарь? На лице Сьюзи была её фирменная самодовольная улыбка.

Все рассмеялись. Даже Данте.

— У меня была кукла, — сказала Джина, — но, знаете, я не очень-то была к ней привязана. Однажды, когда я была зла, я оторвала ей голову.

Мне было это необходимо. Хорошенько посмеяться.

— У меня была тряпичная кукла по имени Лиззи. Я пыталась научить её называть меня Сьюзи. Она так и не научилась. Я часто вырывала ей волосы. Однажды я на неё разозлилась и заставила её спать под кроватью.

— Серьёзно? Из всех людей, сидящих в этой комнате, я самый неприятный, и я тот, кто сентиментален по поводу плюшевого медведя?

— Извини, — сказала Кассандра, — но это я самый неприятный человек в этой комнате. Не пытайся отобрать у меня это звание.

— Ты вполне приятна.

— Ну, да, мы все об этом знаем. Но я имею репутацию, с которой мне приходиться жить — и мы не смеем сказать по этому поводу ни слова.

Данте держал Тито за плечи. — Прости, чувак, но теперь я Тито Ари.

— И я твой Тито, — сказала Сьюзи.

— И я, — сказала Джина.

— Я тоже, — сказала Кассандра. — Мы все твои Тито. И мы присмотрим за тобой в этот период. Мы обещаем.

И именно тогда я понял, что они останутся моими друзьями навсегда. Я знал, что они всегда будут в моей жизни. Я знал, что всегда буду их любить. До самой смерти.

Мы все собрались на кухне в полночь, ели менудо. Даже Данте ел менудо. — Когда-нибудь ты станешь настоящим мексиканцем.

— Но буду ли я когда-нибудь настоящим американцем? Вот в чём вопрос. Преградой всегда была моя фамилия. Но теперь я думаю, что на самом деле быть полноценным американцем со всеми предоставленными гражданам правами мне мешает факт того, что я гей. Видишь ли, мужчина-гей — ненастоящий мужчина, а если я ненастоящий мужчина, тогда я не могу быть настоящим американцем. Я думаю, некоторые люди из этой нации ссылаются на имя Скотти.

— Скотти?

— Ага, Скотти из Стартрека.[24] Они просят, чтобы Скотти похитил меня, похитил меня и отправил на планету Клингон.

— Им придётся похитить меня с тобой.

— Я надеялся, что ты это скажешь. Ты понадобишься, если нам придётся отбиваться от одного из клингонов.

Данте посмотрел на свои часы — затем его взгляд встретился с глазами Сьюзи.

— Сегодня я Дик Кларк, и настало время для новогоднего отсчёта… десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один, С НОВЫМ ГОДОМ!

Сьюзи нашла радио и заиграла — Auld Lang Syne.[25] Сначала я обнял маму и прошептал, — Я знаю, я не особо подходящая замена папе.