Безответная любовь - Рюноскэ Акутагава

Прихлебнув чаю, Ван Шигу задумчиво улыбнулся:

– Если вам интересно, я расскажу эту историю.

– Сделайте милость. – И хозяин уселся поудобнее, подкрутив фитиль в медном светильнике.

Это произошло еще при жизни учителя Юаньцзая. Однажды осенью, беседуя о живописи с Янькэвэнем, учитель вдруг спросил, не видел ли тот картину «Осенние горы» Хуан Ифэна. А Янькэвэнь, как известно, почитал Дачи родоначальником живописи. Поэтому он видел все картины, которые приписывает Дачи молва, все, какие только можно отыскать в этом мире. Но «Осенние горы» не видел даже он.

– Увы, не только не видел, но и слышу впервые, – с пристыженным видом отвечал Янькэвэнь.

– Тогда вам надо непременно посмотреть на нее. Эта картина превосходит даже «Летние горы» и «Плывущую дымку в горах». Все картины Дачи хороши, но эта – выделяющаяся из прочих, как говорят, «белобровая».

– Неужели это действительно такой шедевр? Я очень хочу ее увидеть, где она?

– Она хранится у семьи Чжан в Жуньчжоу. Вы можете зайти взглянуть на нее по дороге в храм Цзинь-шаньсы. Я напишу вам рекомендательное письмо.

Получив от учителя рекомендательное письмо, Янькэвэнь немедля отправился в Жуньчжоу. Если семейство Чжан владеет таким сокровищем, то у них наверняка есть и другие шедевры туши, не только Хуан Ифэна. Эта мысль настолько взволновала Янькэвэня, что оставаться в бездействии в келье Западного сада было выше его сил.

Однако, добравшись до Жуньчжоу, он обнаружил, что дом семейства Чжан, на который им возлагались такие надежды, хоть и оказался действительно большим, был до крайности запущен. Изгородь почти исчезла под густым плющом, сад зарос буйными травами. Расхаживавшие по саду куры и утки удивленно глядели на незваного гостя, так что Янькэвэнь на миг даже усомнился в словах учителя – разве может в таком доме находиться шедевр Дачи? Но, проделав такой путь, было слишком обидно уходить ни с чем. Поэтому, передав вышедшему к нему слуге рекомендательное письмо от учителя Сыбай, он поведал ему о своем давнем желании увидеть картину Хуан Ифэна «Осенние горы».

Спустя некоторое время Янькэвэня пригласили в большую залу. Там стояли красивые столы и стулья из сандалового дерева, но в воздухе пахло холодной пылью, над плитами пола витал дух запустения. К счастью, появившийся вскоре хозяин оказался человеком явно не низкого звания, хотя вид у него был весьма болезненный. Скорее напротив, его бледное лицо, изящной формы руки были отмечены печатью несомненного благородства. Обменявшись с хозяином положенным приветствием, Янькэвэнь тут же заговорил о своем желании увидеть знаменитую картину Хуан Ифэна. В словах его звучало что-то похожее на суеверный страх, ему, как видно, казалось, что, если он не увидит эту картину немедленно, она может рассеяться, как туман, и сгинуть навсегда.

Хозяин, охотно согласившись показать гостю картину, тут же распорядился, чтобы свиток принесли и повесили на белую стену залы.

– Вот картина, которую вы хотели видеть.

Взглянув на картину, Янькэвэнь невольно вскрикнул от изумления.

Картина была исполнена в сине-зеленой гамме. По ущелью змейкой вилась река, то там, то здесь были разбросаны дома деревеньки, маленькие мостики, над всем этим возвышалась горная вершина, а под ней в ленивой неподвижности застыли осенние облака, в их белой раскраске были выдержаны переходы от густого к разреженному. Гора была прописана сочно-зелеными косыми мазками в традициях Гао Фаньшаня, казалось, ее только что омыл дождь, среди зелени сверкали алые листья, выполненные точечными ударами киноварной краски, они были так прекрасны, что никаких определений, никаких слов недостало бы, чтобы передать их красоту. Уже из вышесказанного следует, что картина была великолепна, к тому же она отличалась прочностью композиции и крепостью кисти-туши, – словом, в ее сверкающих красках ощущалась непостижимая беспредельность, отмеченная привкусом древности.

Янькэвэнь, забыв обо всем на свете, долго стоял перед картиной. И чем больше он на нее смотрел, тем большее испытывал благоговение.

– Ну как? Понравилась вам картина? – Хозяин, улыбаясь, искоса взглянул на гостя.

– Написано кистью гения! Не зря учитель Юаньцзай так расхваливал ее, он ничуть не преувеличил, скорее наоборот. Все, что я видел до сих пор, кажется мне посредственным по сравнению с этой картиной.

Даже говоря это, гость ни на миг не отрывал от картины глаз.

– Вот как? Значит, вы полагаете, что это и в самом деле такой шедевр?

Тут впервые Янькэвэнь перевел удивленный взор на хозяина:

– А почему вам кажется это странным?

– Да нет, не то чтобы странным, но видите ли… – Чжан почему-то смутился, и лицо его покраснело совсем как у юной девы. Но скоро, взяв себя в руки, он печально улыбнулся и, робко поглядывая на висящий на стене свиток, продолжил: – Видите ли, когда я смотрю на эту картину, мне всегда кажется, что я вижу сон, хотя глаза мои широко открыты. Эти осенние горы действительно прекрасны. Но почему-то я не могу избавиться от мучительных сомнений. Не я ли один вижу эту красоту? Может быть, для других это самый заурядный свиток? Не знаю, откуда у меня такие мысли, – то ли просто разыгралось воображение, то ли эта картина слишком хороша для нашего мира. Так или иначе, у меня всегда было довольно странное чувство по отношению к ней, поэтому и ваши похвалы не оставили меня безучастным.

Тогда Янькэвэнь не придал словам Чжана особого значения. И не только потому, что был целиком сосредоточен на картине. Просто ему показалось, что всеми этими неопределенными разглагольствованиями Чжан хочет прикрыть свою неосведомленность.

Скоро Янькэвэнь покинул дом Чжана, это странное жилище, несшее на себе печать запустения.

Но поразительной красоты свиток не выходил у него из головы. Ведь Янькэвэнь принял светильник канона от Дачи, и конечно же, он готов был отдать за этот свиток все на свете. К тому же он был коллекционером. В его доме хранилось немало шедевров туши, но даже пейзаж «Снег на северном склоне горы» кисти Ли Инцю, за который он некогда отдал 20 и золота, по одухотворенности много уступал «Осенним горам». Поэтому Янькэвэнь сгорал от желания пополнить свою коллекцию этим удивительным Хуан Ифэном.

Все время, пока Янькэвэнь был в Жуньчжоу, он то и дело посылал слугу в дом Чжана с просьбой продать ему картину. Но Чжан ни за что не соглашался. По словам посланного, этот бледный человек неизменно говорил следующее:

– Если так уж полюбилась учителю эта картина, я готов ему одолжить ее на время. Но совершенно расстаться с ней не могу. Прошу простить меня.

Такой ответ лишь раздосадовал Янькэвэня, горевшего желанием