Базельские колокола - Луи Арагон
— Семь франков семьдесят сантимов в кармане, — говорил он, — безработный, вероятно… Если бы он пришёл к нам, мы бы дали ему работу!
В профсоюзе извозчиков-шофёров гражданин Фиансетт принимал журналистов. Он мог констатировать, что утренние события произвели на публику самое невыгодное впечатление. Его забастовка могла потерять всякую популярность; действительно скоро уже перестанут отличать шофёров от анархистов. Гражданин Фиансетт относился отрицательно ко всякому насилию. Он был искренно огорчён всем происходящим. Виснер хорошо его понял: это был человек, с которым можно сговориться. Растрёпанные волосы, густые усы, тяжеловесность и крепко сбитое тело трактирщика — словом, как раз та простонародная внешность, которая при Третьей республике помогает умному человеку сделать карьеру.
— Я встревожен, — объявил он представителям печати. — Я бы очень сожалел, если бы опять произошли стычки. К несчастью, я не могу отвечать за нервы шести тысяч товарищей, уже два месяца обречённых на безработицу…
Он ходил взад и вперёд по натопленной комнате, и ответственность проступала у него на лбу капельками пота. Он вытер лоб.
— Какая, — сказал он, — страшная необходимость — забастовка.
Он сделал всё от него зависящее в центральном стачечном комитете, чтобы предотвратить инциденты вроде сегодняшних. Большинство было против него, но он заклинал их: довольно этих анархических приёмов как раз в такой момент, когда анархия стоит в повестке дня. Разве честные шофёры солидарны с убийцами, за которыми охотились возле Этампа?
Весь следующий день прошёл в переговорах канцелярии господина Стега, министра внутренних дел, с биржей труда и консорциумом. Правительство беспокоилось не меньше, чем гражданин Фиансетт. Хозяева слышать ничего не хотели, они были намерены снова организовать выезд машин. Существует свобода труда или нет?..
— В сущности, — объяснил Фиансетт забастовщикам, — число штрейкбрехеров совсем незначительно. Что мы потеряем, если позволим им выехать? Почти ничего. Лучше производить впечатление спокойной, сдержанной силы. — Эта точка зрения взяла верх.
Как только это стало известно в префектуре, она разрешила консорциуму, раз господа настаивают, проделать на следующее утро такую же демонстрацию. И 3-го числа утром 49 машин выехали на площадь Коланж, 55 из гаража на авеню Ваграм, штук 50 — на бульвар Шаронн. Но на этот раз рядом с шофёром сидел не второй водитель, а солдат муниципальной гвардии в форме, с винтовкой. Это было сделано по просьбе Жозефа Кенеля.
Это вызвало горячее возмущение забастовщиков. Но некоторые также говорили о том, что вот какой Фиансетт благоразумный: раз так, то стоит ли идти на бессмысленную смерть. Тем более что машины везде выехали под охраной кирасиров.
Башеро, лёжа в камере, бредил. Ему хотелось пить.
Пятого февраля, развернув газету, Виснер обрадовался. Телеграмма из Пекина извещала о том, что китайская императрица согласилась на основание китайской республики. В честь этого события фабрикант повёз Диану к Маргери, где они позавтракали с шампанским.
— Подумайте, дорогая моя, Китай… Огромная страна, самая отсталая в мире… и вот идеи восемьдесят девятого года проникают за китайскую стену. Императрица сама соглашается на республику!
Какие перспективы открываются перед миром! И в первую очередь — для демократической Франции. Сколько земель, ожидающих прогресса. Везде будет проведён телефон, телеграф, все завоевания цивилизации, борьба с сифилисом, опиумом (хотя это довольно трудно при англичанах), автомобили заберутся в самую глубь Гоби…
— Не горячитесь, мой друг, — сказала Диана, — у вас ещё нет заказов…
Пока что забастовка шла своим чередом, и ежедневные прогулочки дорого стоили. За солдат приходилось платить. В консорциуме волновались. Звонили в редакцию газет: поддайте жару! Отчего Вильямс приостановил кампанию, что это значит?
Господин Пико, комиссар района Сен-Мерри, уже собирался идти домой, сыграть в картишки, когда его предупредили, что его спрашивают двое каких-то мужчин. Что ещё там? Это шофёры Шардер и Бурдерей из компании «Авто-экипажи», разъезжавшие в тот день на машине 232-Ж-7. Машину наняла пара — мужчина и женщина. С виду порядочные люди. На Севастопольском бульваре близ улицы Обри-ле-Буше молодой человек на трёхколёсном велосипеде бросил в них бутылку с серной кислотой. Нет, он не попал в них.
Господин комиссар удивился. Откуда же они знают, что это серная кислота? Стекло было выбито. Чем, серной кислотой? Нет, бутылкой. И все четверо сидящие в машине были обрызганы.
— Как же так? — спросил господин комиссар.
О! В шофёров, понятно, почти ничего не попало, почти незаметно. Да и господину тоже почти не перепало. Но дама, дама! Даме досталось. Всё платье испорчено, вся правая сторона лица сожжена.
— Где эта дама? — спросил комиссар.
Этого, к сожалению, ему сказать не могли: как только такси остановилось, седоки, очень расстроенные, удалились, отказавшись дать свою фамилию и адрес. Понимаете, весьма хорошего общества люди. Не хотели быть замешанными в историю.
— Но всё-таки, — сказал комиссар, — если бы дама была сильно обожжена, ей пришлось бы отправиться в больницу, или хотя бы в аптеку, и потом для возмещения ущерба, по страховке…
Возможно, что они об этом не подумали. Или — может быть — замужняя женщина с любовником. Молодая, довольно красивая. Во всяком случае, была красивой — до серной кислоты.
Случай этот был во всех газетах, и хотя молодой человек с трёхколёсным велосипедом исчез, о нём говорили, как о яром синдикалисте.
По правде сказать, забастовка такси особенно отразилась на количестве несчастных случаев в Париже. Было несколько смертных случаев. Неопытные шофёры, нанятые консорциумом, были сущей бедой. Забастовщики пользовались этим как лишним доводом в свою пользу.
— И это, — говорил Виснер, — не совсем с их стороны справедливо, потому что они до некоторой степени за это отвечают.
Суббота, 10 февраля, была отмечена тремя событиями: в сенате, между Клемансо и Пуанкаре, произошла блестящая словесная дуэль, после которой председатель кабинета министров поставил на утверждение сената франко-немецкое соглашение, прошедшее большинством 212 голосов против 42.
Вечером состоялось первое военное шествие по Парижу под музыку 102-го пехотного полка. Оно должно было загладить в сердцах патриотов впечатление от голосования, имевшего место днём. Госпожа Лопес была в тот вечер в гостях и, так как машина её была в починке, возвращалась домой пешком часов в одиннадцать.
Она встретила кортеж, за которым шли возбуждённые молодые люди; они кричали: «Да здравствует Франция!» — и воздевали руки к небу. Госпожа Лопес всегда любила военных. Музыка показалась ей опьяняющей. Она пошла за солдатиками. Они увлекли её вместе с другими, как играющий
