Безответная любовь - Рюноскэ Акутагава

– Хорикава-кун, по положению вы находитесь ниже высших должностных лиц и согласно этикету, принятому в военно-морском флоте, ни в коем случае не можете идти за Фудзита-саном.

Ясукити смутился еще больше. Когда ему это сказали, он обратил внимание на то, что тот самый обаятельный лейтенант Танака и его товарищи идут в первых рядах. Быстрым шагом Ясукити подошел к ним. Лейтенант, будто это не похороны, а свадебная церемония, весело заговорил с Ясукити:

– Прекрасная погода, правда… Вы только сейчас присоединились к траурной процессии?

– Нет, я просто шел в самом хвосте.

Ясукити рассказал о том, что произошло. Лейтенант рассмеялся так, будто церемонии похорон в самом деле причинен непоправимый ущерб.

– Вы впервые на таких похоронах?

– Нет, уже приходилось бывать – когда хоронили, например, младшего лейтенанта Сигэно, капитан-лейтенанта Кимуру.

– И как же вы тогда вели себя?

– Шел, разумеется, далеко позади начальника школы и начальника отдела.

– Здорово, выходит, вы причислили себя к рангу полного адмирала.

Траурная процессия вступила на улицу, ведущую к храму. Разговаривая с лейтенантом, Ясукити не забывал осматривать людей, вышедших поглазеть на похороны. Жители этой улицы с детских лет были свидетелями несчетного числа подобных похорон, благодаря чему обрели способность точно определять затраченную на них сумму. Действительно, когда за день до начала летних каникул хоронили отца преподавателя математики Кириямы, он сам слышал, как стоявший у дома старик в плотном летнем кимоно, обмахиваясь коричневым круглым веером, сказал: «Ха, пятнадцатииеновые похороны». А сегодня… нет, сегодня, к сожалению, никто не проявил своих способностей, как в прошлый раз. Но, вспоминая сейчас жреца школы Омото, державшего тогда на плечах бледного мальчика, скорее всего сына, он воспринял происходившее как редкое зрелище. Ясукити подумал, что в новелле, которую можно было бы назвать «Похороны» или еще как-нибудь, стоило бы описать людей этой улицы.

– В этом месяце вы написали рассказ «Святой», я не ошибся? – продолжал болтать добродушный лейтенант Танака. – О нем уже есть рецензия, по-моему, во вчерашней «Дзидзи», хотя нет, в «Ёмиури». Я вам потом покажу. Газета у меня в пальто.

– Ничего, не беспокойтесь.

– Видимо, статьями, рецензиями вы не занимаетесь. А вот мне хочется писать именно статьи. Например, о Гамлете Шекспира. О том, что он собой представляет.

Ясукити сделал великое открытие. Такое изобилие в мире обозревателей, критиков, безусловно, не случайно.

Траурная процессия вошла наконец в ворота храма. За храмом росла сосновая роща, сквозь которую проглядывало безмятежное море. Видимо, здесь всегда царит покой. Но сейчас весь двор заполнили находившиеся в первых рядах похоронной процессии ученики школы. Ясукити, сняв у входа в храм лаковые туфли, пошел по длинной веранде к устланным новыми татами местам, отведенным для участников похорон.

Напротив были места для родственников. На самом почетном сидел отец капитан-лейтенанта Хонды. Лицом он тоже напоминал лысого грифа и, хотя был совершенно седым, излучал энергию, которой недоставало его покойному сыну. Рядом с ним сидел студент, безусловно сын покойного. Третьей была его сестра, очень миловидная девушка. Четвертым… хотя о нем, как и об остальных, следующих за ним, ничего особенного сказать было невозможно. Во главе участников похорон сидел начальник школы. Рядом с ним – начальник отдела. Ясукити расположился позади него, во втором ряду. Причем сидел не на пятках, подогнув колени, как начальник школы и начальник отдела, а свободно скрестив ноги, будто они у него затекли и он хочет немного отдохнуть.

Вскоре началось чтение сутр. Ясукити нравилось чтение любых сутр, особенно в стиле Синнай. Но к сожалению, храмы в Токио и его окрестностях деградировали в мастерстве чтения сутр. В старые времена Дзао из храма Кимбусэн, Гонгэн из Кумано, Мёдзин из храма Сумиёси собирались в храме Хориндзи, чтобы послушать чтение сутр священнослужителя Домё. Но с проникновением в Японию американской культуры завораживающие звуки чтения сутр ушли навсегда. Вот и сегодня, не говоря уж о четырех послушниках, даже настоятель в очках, будто школьный учебник, читал соответствующий раздел сутры Хокэкё.

Когда чтение было закончено, начальник школы вице-адмирал Сасаки медленно подошел к гробу покойного капитана третьего ранга. Покрытый белым шелком гроб стоял недалеко от входа у самого пьедестала статуи Будды. На столике перед гробом лежали искусственные лотосы, стояли горящие свечи, а между ними была выставлена коробочка с орденами. Поклонившись гробу, начальник школы развернул лист специальной бумаги, который он держал в левой руке, с написанной на нем надгробной речью. Разумеется, это было «выдающееся произведение», написанное Ясукити пару дней назад. За это «выдающееся произведение» ему не было стыдно. Нервы его давным-давно истерлись, как старый ремень для правки бритв. Не особенно приятным было лишь то, что в этой комедии похорон он тоже исполняет свою роль как автор надгробной речи, или, лучше сказать, его выставляют в таком качестве. Как только начальник школы откашлялся, Ясукити потупился.

Начальник школы приступил к чтению. Голос у него был хрипловатый, и от этого речь приобрела патетику, значительно превосходившую ту, которая содержалась в тексте. Никому и в голову не могло прийти, что он читает надгробную речь, написанную другим человеком. Ясукити восхитился про себя актерским талантом начальника школы. Храм замер. Все стояли не шелохнувшись. Начальник школы читал с надрывом: «Ты всегда был для нас умным, заботливым братом». Вдруг с той стороны, где сидели родственники, раздался смех. Смех звучал все громче. Обомлев, Ясукити через плечо капитана первого ранга Фудзиты стал искать глазами смеявшегося. И ему тут же пришла в голову мысль, что показавшийся ему не к месту смех на самом деле был плач.

Это плакала сестра. Та самая миловидная девушка, которая склонила причесанную в старом европейском стиле головку и уткнулась лицом в шелковый носовой платок. Не только она, но и ее младший брат, в сидевшей на нем нескладно студенческой форме, тоже всхлипывал. Да и старики все время сморкались в бумажные платки. Увидев все это, Ясукити испытал сначала удивление. А потом – удовлетворение искусного творца трагедии, заставившей присутствующих рыдать. Однако последнее, что он испытал, было значительно превосходившее эти чувства невыразимое раскаяние. Непрощаемое раскаяние в том, что он, не ведая, что творит, растоптал грязными ботинками души уважаемых людей. Под тяжестью этого раскаяния Ясукити впервые за часовую похоронную церемонию уныло опустил голову. Родственники капитана третьего ранга Хонды даже не догадывались о существовании этого самого преподавателя английского языка. Однако Ясукити думал в