Облачный сон девяти - Ким Ман Чжун

Сваты посмеялись и разошлись, а Кён Хон сказала себе: «Много ли видит, много ли слышит женщина захолустной провинции? И как сможет она, сидя в женских покоях, подыскать себе доброго супруга по сердцу, избрав самого достойного из всех? Только кисэн, разделяя с героем ложе, говорит с ним или, открывая ворота, принимает юношу из благородного семейства, а то и императорского внука. Ей нетрудно отличить ум от тупости, она способна прекрасно разбираться в людях. Иначе говоря, она „ищет бамбук в горах Чжушань, а яшму – в Ланьтяньских горах“. Только кисэн дано отыскать талант и утонченность».

Вскоре она стала кисэн, надеясь таким образом встретить своего суженого. Не прошло и нескольких лет, как имя ее прогремело. Минувшей осенью в уездном центре собрались литературные таланты двадцати уездов Шаньдуна и Хэбэя. Они устроили пиршество, веселились и пели, а Кён Хон со своего места пела «Радужное оперение»[27] и танцевала. Плавно скользя, словно испуганная лебедь, ослепляя красотой, подобно порхающему фениксу, она затмила красавиц всех предыдущих поколений. Все воочию смогли убедиться в ее талантливости и красоте. А когда вечер кончился, одиноко поднялась она на башню Бронзового Воробья, печально бродила в лунном свете, вспоминая и декламируя старинные стихи, оплакивала остатки былых курильниц, посмеялась над Цао Цао, который не смог удержать двух Цяо[28]. И все, кто видел ее, не могли не оценить ее способностей, не признать оригинальными ее мысли.

И неужели вы думаете, что ныне в женских покоях нет больше подобных девушек? Как-то мы с Кён Хон, гуляя по монастырю Саньгосы, обсуждали свои сердечные дела, и она сказала мне: «Если бы одна из нас, встретив совершенного человека, порекомендовала бы ему и вторую и мы обе стали бы служить одному пришедшемуся по душе человеку, я считаю, мы не зря прожили бы свой век». И я согласилась с ней. Теперь, встретив моего господина, я сразу же вспомнила о Кён Хон, но она уже перешла во дворец удельных князей Шаньдуна, можно сказать – сама себе ножку подставила. Наложница удельного князя чрезвычайно богата и окружена почетом, и все же это не то, чего хочет Кён Хон, все ей постыло. Ума не приложу, как же свидеться с Кён Хон, как известить ее о нашей встрече с вами.

– Вы говорите, что много талантливых женщин в Зеленых теремах, но неужели же нет ни одной девушки из знатной семьи, которая не уступала бы кисэн? – спросил Ян Со Ю.

– Насколько я могу судить, – отвечала Сом Воль, – не сыскать равной госпоже Чин, и, если не ее, кого же могу порекомендовать я моему господину? Впрочем, я довольно наслышалась, как чанъанцы нахваливали друг другу дочь наместника Чона. Будто бы по неземной красоте и благонравию она первейшая среди женщин нашего времени. Сама я, правда, не удостоилась лицезреть ее, но ведь, говорят, громкое имя создается не ложной похвалой. Думаю, когда вы попадете в столицу, вы сами постараетесь отыскать и увидеть ее.

За разговором не заметили, как забрезжил рассвет. Оба встали, умылись и причесались.

– Вам не следует здесь дольше задерживаться, – сказала Сом Воль, – тем более что вчера все гости затаили невеселые мысли. Отправляйтесь пораньше в путь. После у нас будет много встреч. Ах, разве можно выразить словами всю безутешную мою печаль!

– Слова ваши – металл и камень, они запали мне в самую душу, – поблагодарил Ян Со Ю и со слезами на глазах распрощался с Сом Воль.

«Монахиня» играет на комунго

Из Лояна Со Ю прибыл в Чанъань, устроился на постоялом дворе и стал ждать дня экзаменов, а день этот был еще далек. Расспросив у хозяина двора, где находится храм Цычуань, и прихватив с собой кусок шелка в подарок, он отправился за ворота Чуньминмэнь разыскивать тетушку Ту Ён Са.

Прекрасно сохранившись в свои без малого шестьдесят лет, Ту Ён Са стала к этому времени наставницей послушниц храма Цычуань.

Представ так неожиданно перед тетушкой, Со Ю передал ей письмо матери. Ён Са расспросила о ее здоровье и, проливая слезы, сказала:

– Более двадцати лет мы не виделись с твоей матушкой. Вон у нее какой герой вырос! Бежит время. А я уже стара. Мне надоели шум и суета столицы. Я собираюсь в самое ближайшее время уйти далеко в горы Кундуншань – хочу отыскать путь к бессмертию и удалиться от мира. Но в письме сестрицы такая просьба, что мне придется задержаться здесь ради тебя. Ты, мой племянник, прекрасен, как небожитель. Думаю, нелегко будет подобрать тебе подходящую пару из нынешних девушек. Однако это надо обдумать не спеша. Будет время – заходи еще.

– Дом наш беден, – отвечал ей Со Ю, – и матушка стара. Мои же годы приближаются к двум десяткам, но я, оставаясь до сей поры в глухой провинции, не мог, конечно, выбрать там себе жену. А пора уже как следует побеспокоиться об этом. К тому же нужно позаботиться и о средствах к существованию. Мне совестно, что я еще не смог исполнить сыновний долг. Вот сейчас повидался с вами, тетушка, и снова всплыли все треволнения, которым конца не видно.

Не задерживаясь долее, он раскланялся и ушел.

Приближался день экзаменов, но мысль о возможном сватовстве отодвинула на задний план честолюбивые мечты Ян Со Ю, и несколько дней спустя он снова заглянул в храм. Ён Са усмехнулась и сказала:

– Есть девушка в одном месте. Ее таланты и красота достойны супруги господина Яна, да только ее семья слишком родовита: шесть поколений носили титулы гун и хоу, и три поколения – первые советники трона. Если ты на экзаменах станешь чанвоном, тогда еще можно надеяться, а иначе и заикаться нечего. Так что не трать попусту время на визиты ко мне, а лучше приложи все силы для достижения цели и уповай на степень чанвона.

– А чей, любопытно, это дом? – спросил Со Ю.

– Дом наместника Чона. Красные ворота выходят на дорогу, а над воротами – копье. Это и есть их усадьба. Дочь Чона – чистая фея, она пришла будто из другого мира.

Ян сразу же вспомнил слова Сом Воль: «Слышала я, хвалят дочь наместника Чона…» – и спросил у Ён Са:

– А сами вы, тетушка, видели девицу Чон?

– Как не видать? Видела. Неземной красоты девушка. Невозможно выразить словами, как она прекрасна.

– Не сочтите это бахвальством, – сказал Со Ю, – но стать чанвоном на этих экзаменах для меня не составит никакого труда, об этом нечего беспокоиться. А есть у меня одно заветное желание: не