Облачный сон девяти - Ким Ман Чжун
Оставив служанку, Ён Са пошла к Яну.
– Тебя зовут в благородный дом, не смущайся и ступай.
– Хоть и очень неловко презренной монашке из далекого захолустья предстать пред очи высокой госпожи, – отозвался Со Ю, – но смею ли я ослушаться слов наставницы? – И, надев на себя головной убор и облачение даосской монахини, он взял комунго и вышел. Служанка из дома Чон так и ахнула от восхищения: «монахиня» была стройна, как Вэй Сянь-гун, прекрасна, как Ши Цзы-янь[31].
Когда они прибыли в усадьбу наместника, служанка провела «монахиню» в дом. Госпожа Цой восседала на террасе в величественной позе. Ян, как положено, приветствовал ее двукратным поклоном.
– Служанка рассказала мне о твоей игре, – обратилась к «монахине» госпожа Цой, – и я пожелала послушать комунго, а ты очень любезно пошла навстречу моему желанию. Хочется немного отвлечься от мирских забот.
Она предложила сесть, Ян почтительно поблагодарил.
– Я бедная монашка из княжества Чу, мой след – что плывущее облако. Благодаря своему маленькому таланту удостоилась я чести предстать перед госпожой, отчего чувствую себя крайне неловко, – сказал он.
Госпожа велела служанке поднести ей комунго «монахини», потрогала его и похвалила:
– Твой инструмент сделан из чудесного материала.
– Это дерево, – отвечал Ян, – столетний высохший платан с горы Лунмэнь, твердое как металл. Его не купишь ни за какие деньги.
Пока они разговаривали, на каменные ступеньки набежала тень, обрисовался расплывчатый силуэт и послышался тихий голос барышни. У Ян Со Ю заколотилось сердце, и он, робея и смущаясь, обратился к госпоже:
– Я знаю много старинных мелодий, но их теперь не играют, а если даже кто и может сыграть, так названий не знают. Но, как я слышала от служительниц храма Цычуань, барышня очень хорошо разбирается в музыке; говорят, что она возродила ныне талант Чжун Цзы-ци. Поэтому мне бы хотелось услышать замечания барышни по поводу моей неумелой игры.
Госпожа Цой отнеслась к этой просьбе благосклонно и послала служанку за барышней. Спустя некоторое время открылась вышитая штора, повеяло удивительным ароматом и вошла барышня. Она села неподалеку от матери. Ян встал, поклонился и на мгновение задержал на ней взгляд. Ему почудилось, будто занялась алая зорька рассвета, будто лотос распустился в голубой воде. Кровь прилила к сердцу, взор был ослеплен, не было сил смотреть дольше. Но она сидела далеко от него, и, боясь, не обманывают ли его глаза, Ян снова обратился к госпоже:
– Бедной монашке не хотелось бы пропустить ни одного замечания барышни, а здесь терраса, и к тому же широкая. Звук рассеивается, и я боюсь, будет плохо слышно.
Госпожа Цой предложила «монахине» сесть поближе. Теперь Ян оказался в непосредственной близости от госпожи, а барышня все равно оставалась справа, и они не могли видеть друг друга. Но просить второй раз он уже не осмелился. Служанка зажгла в курильнице благовония, Ян пересел и настроил комунго.
– А нет ли сейчас шести опасений? – спросил он, и барышня отвечала:
– Следует опасаться жестокого мороза и большой жары, сильного ветра и проливного дождя, грозы и бурана. Сейчас ничего этого нет.
– А нет ли семи запретов играть? – снова спросил он.
– Не должен играть тот, – отвечала барышня, – кто носит траур, тот, кого в чем-либо подозревают, у кого в душе смятение, кто не содержит в чистоте тела, кто не следит за одеждой и головным убором, кто не воскуривает благовоний и кто не встречает постигающих звук. Мне кажется, этими недостатками здесь среди нас никто не страдает.
Ян про себя похвалил ее ответы и для начала сыграл «Радужное оперение».
– Прекрасно, – заметила барышня. – Прямо в духе годов Тянь-бао[32]. Я думаю, это понятно каждому. Ну не волшебница ли эта удивительная монахиня? Ведь именно от этой наводящей страх музыки содрогнулась земля под ногами мятежников под Юйяном. Ужасная мелодия, ее невозможно долго слушать. Нельзя ли сыграть что-нибудь другое?
Ян Со Ю сыграл еще.
– Здесь и буйное веселье, и гнетущая печаль, – поясняет барышня. – Это «Цветы на яшмовом дереве» Чэнь Хоу-чжу[33], то есть та самая песня, о которой, как говорится, надо его самого расспросить, коль доведется встретиться на том свете. Право же, тут нечем особенно восхищаться. Давайте другую!
И он заиграл снова.
– А в этой мелодии, – продолжала Гён Пхэ, – и грусть, и радость, и глубокое потрясение, и тихая задумчивость. В старину, во время войны, варвары захватили в плен Цай Вэнь-цзи[34], и она на чужбине, в заточении, родила двух сыновей. А когда в конце концов Цао Цао выкупил ее и она возвратилась на родину, то разлучилась со своими детьми. Тогда она сочинила песню и вложила в нее всю свою печаль. В этой мелодии – радость и тоска Вэнь-цзи, которая вновь обрела родину, но потеряла сыновей. Думая о них, она льет слезы в густой траве, тоскует и любуется их портретами. Эту музыку можно слушать, но стоит ли задерживать внимание на переживаниях той, что нарушила верность? Пожалуйста, новую мелодию.
И Ян играет новую мелодию.
– А это «Тоска по родине» Ван Чжао-цзюнь[35]. Она вспоминает прежнего мудрого государя, устремляет взгляд в сторону родины и поет. В свою песню она вкладывает и тоску на чужой стороне, и досаду, и ропот на пристрастие художника. Как говорится, тот талант, который переложил на ноты эту печальную мелодию, еще долго-долго будет заставлять увлажнять слезами красивый воротник. Но ведь это мелодия жен кочевников, песня окраины. Не стоит задерживаться на второстепенных вещах. Возможно, найдется что-нибудь еще?
Ян играет следующую мелодию. Барышня даже в лице изменилась.
– Давно не слышала я этой песни, – молвила она. – Ты, даоска, поистине необыкновенный человек. Это же «Поражение под Гуанлином» – предсмертная песня Цзи Шу-е[36]. Рожденный для подвига, не нашел в ту пору он себе применения и растратил свои силы по мелочам, с пчелиным усердием погрузился в политические дрязги, и, когда в конце концов был окружен на улице Дунши, то, оглядываясь на тень врага, он играл. И удивительно, что нашелся человек, пожелавший выучить эту песню скорби. У меня не хватало духу ее передавать: очень уж печальная. Я думала, она так и умрет. Как говорится, единственная птичка улетела на юго-восток, как же уцелела ее песня? Некому было передавать ее потомкам. Не иначе, душа даосской монахини встретилась с душой Цзи Шу-е.
Ян Со Ю стал на колени и отвечал ей:
– Сообразительность и мудрость барышни не имеют себе равных в
