Записки придворного. Изысканные обычаи, интеллектуальные игры и развлечения итальянского общества эпохи Возрождения - Бальдассаре Кастильоне
Действующие лица и собеседники
Герцогиня ЕЛИЗАВЕТА ГОНЗАГА, супруга Гвидобальдо ди Монтефельтро, герцога Урбино, 46 лет.
ЭМИЛИЯ ПИА, подруга и компаньонка герцогини, вдова сводного брата герцога, примерно 30 лет.
МАРГАРИТА ГОНЗАГА, юная племянница и компаньонка герцогини.
КОНСТАНЦИЯ ФРЕГОЗА, юная сводная племянница герцога.
ФРАНЧЕСКО МАРИЯ делла РОВЕРЕ, племянник и усыновленный наследник герцога, 17 лет.
ЛЮДОВИКО да КАНОССА, граф, родственник автора, впоследствии епископ Байе, 31 год.
ФЕДЕРИКО ФРЕГОЗО, племянник герцога, впоследствии кардинал, 27 лет.
ДЖУЛИАНО де МЕДИЧИ, выслан из Флоренции, известен в Урбино как «синьор Магнифицио (Великолепный)», впоследствии стал герцогом Немура, 29 лет.
БЕРНАРДО ДОВИЗИ, по прозвищу Биббиена (выпивоха), сторонник Медичи, стал кардиналом, 37 лет.
ОТТАВИАНО ФРЕГОЗО, старший брат Констанции и Федерико, впоследствии дож Генуи.
ПЬЕТРО БЕМБО (1470–1547), венецианский ученый и поэт, позже стал кардиналом, 37 лет.
ЧЕЗАРЕ ГОНЗАГА, родственник герцогини, а также кузен и близкий друг автора, примерно 32 года.
БЕРНАРДО АККУЛЬТИ, известный как Унико Аретино, придворный поэт и импровизатор, примерно 42 лет.
ГАСПАРО ПАЛЛАВИЧИНО, граф, 21 год.
ДЖАНКРИСТОФОРО РОМАНО, скульптор, медальер, возраст примерно около 42 лет.
КОЛО ВИНЧЕНЦО КАЛЬМЕТТА, придворный поэт.
ЛЮДОВИКО ПИО, храбрый юный солдат и родственник Эмилии Пиа.
СИГИЗМУНДО МОРЕЛЛО де ОРТОНА, пожилой придворный.
ФЕБУС ди ЧЕВА, маркиз, НИККОЛО ФРИЗИО, ПЬЕТРО да НАПОЛИ, РОБЕРТО МАССИМО да БАРИ, ФРА СЕРАФИНО, шут – придворные.
Время действия: март 1507. Место действия: дворец герцога Урбино.
Вступление
Досточтимому и прославленному синьору дону Мигелю де Сильва, епископу Визеу
Когда монсеньор Гвидобальдо ди Монтефельтро, герцог Урбино, покинул этот мир, я, вместе с несколькими придворными, служившими у него, остался на службе герцога Франческо Мария делла Ровере, его наследника и преемника в государстве.
Еще живые в моей памяти воспоминания о личности герцога Гвидо, равно как и восхищение, которое я испытывал все годы, проведенные в дружеской компании благородных людей, собиравшихся при дворе Урбино, сподвигли меня написать эту книгу о придворном этикете. За несколько дней я выполнил свое намерение, решив со временем исправить неточности, неизбежно вытекающие из стремления сделать все поспешно. Однако впоследствии моя жизнь оказалась настолько загруженной событиями, что я никак не мог выбрать свободное время и доделать книгу, чтобы она удовлетворила моему жалкому представлению.
Теперь же, находясь в Испании, я получил известие из Италии, что синьора Витториа делла Колонна, маркиза Пескары, которой я доверил экземпляр рукописи, несмотря на данное мне слово, велела переписать большую часть текста. Естественно, что, узнав об этом, я испытал легкую досаду, опасаясь множества недоразумений, неизбежных в подобных случаях. И все же я понадеялся на ум и здравый смысл этой дамы (которую всегда почитал как божественное создание), решив, что она постарается избежать любых неприятностей по отношению ко мне, всегда подчинявшемуся ее желаниям.
На самом же деле произошло следующее. Мне рассказали, что упомянутая мною часть книги разошлась по рукам в Неаполе. Люди всегда падки на новенькое, так что не приходится удивляться, что кто-то захотел ее опубликовать. Обеспокоенный участью моей книги, я решил переписать ее, использовав все свое свободное время. Затем я намеревался напечатать ее, полагая, что лучше пусть это сделает моя неискусная рука, чем написанное подвергнется безжалостной правке другими.
Итак, чтобы выполнить свой план, я с особым вдохновением перечитал книгу, вдохновившись уже ее названием, хотя немного и опечалился, поняв, что большинство упоминаемых в ней людей уже мертвы. Да и тот, кому она посвящена, синьор Альфонсо Ариосто, обходительный, тактичный, превосходного воспитания и искусный во всем, что должно быть свойственно человеку, ушел в мир иной.
Нет с нами и герцога Джулиано де Медичи, чьей добротой и благородной обходительностью следовало наслаждаться дольше. Умер и синьор Бернардо, кардинал церкви Санта-Мария в Портико, восхищавший всех, кто его знал, остроумием и изощренной игрой ума. Почил и синьор Оттавио Фрегозо, человек редкостного в наши дни великодушия, преданности и талантов, отличавшийся здравым смыслом, учтивостью, истинный поклонник чести. Он действительно требует такой похвалы, ибо даже его враги не смогли удержаться от признания. Те же несчастья, что он стоически переносил, лишь доказывают, что удача, как всегда, отворачивается от достойных.
Замечу, что умерли многие, упомянутые мной в книге, хотя сама природа должна была позаботиться о том, чтобы обеспечить им долгую жизнь.
Разве возможно без слез сказать о том, что умерла и моя синьора, герцогиня. И если мое сердце оплакивает потерю столь многих друзей и патронов, тех, кто оставил меня в этой жизни в одиночестве и печали, скажу, что более других я горько оплакиваю мою синьору герцогиню, ибо был более привязан к ней, чем к кому-либо.
Теперь же, воздав должное памяти столь прекрасной дамы и других, которых нет с нами, без промедления и с опаской перейду к моей книге. Я напечатал ее, выправив как только сумел тщательнее, насколько смог из-за недостатка времени.
Поскольку вам не довелось в своей жизни познакомиться ни с моей синьорой герцогиней, ни с другими, кто уже умерли (кроме герцога Джулиано и кардинала церкви Санта-Мария-Портико), то для того, чтобы предоставить вам необходимые сведения, конечно, в той степени, в какой я могу это сделать, я посылаю вам эту книгу. Она дает портрет двора Урбино, но сделанный не рукой Рафаэля или Микеланджело, а скромным художником, знающим только, как провести главные линии. Он не может преподнести истину в ярких красках или вывести перспективу там, где ее, кажется, и нет.
Хотя в представленных далее диалогах я пытаюсь показать качества и характеры моих персонажей, все же я признаю, что не смог передать и даже просто выразить всю яркость моей синьоры герцогини. Не только потому, что мне не хватает мастерства, чтобы описать их, но потому, что мой разум даже отказывается понять их. Если же меня станут порицать за