Хранители Седых Холмов - Леока Хабарова
Вепрь хмуро зыркнул на него.
— Потому я здесь, — продолжил Служитель. — Кое-кто хочет насладиться тобой до того, как тебя выпотрошат.
Насладиться?
Вепрь нахмурился. И нахмурился всерьёз. Там, в нижних покоях, этот тип чётко дал понять, кому служит. Его господин — каган. Сиятельный Таймур Тархан, властитель Золотых песков, покоритель барханов, гроза Дэвов и укротитель суховеев. Парнишка двенадцати зим.
Что за…
Служитель, видать, подметил его гримасу.
— Ты подумал о кагане, верно? — он расхохотался и покачал головой. — Я служу кагану, но не его слуга. Моя госпожа — Сиятельная каганэ, мать нашего правителя.
Мать? Твою же мать…
— Каганэ случайно увидала тебя на Кровавой потехе, и с тех пор не пропускала ни одного боя с твоим участием. А когда песчаный кот едва тебя не искалечил, снарядила меня к Баре Шааду с более чем щедрым предложением. И вот, ты здесь.
Он помолчал, внимательно наблюдая за реакцией, но, так ничего и не дождавшись, пояснил:
— Сиятельная госпожа собирает особую коллекцию. И ты — та диковинка, которой ей недостаёт.
Вепрь даже бровью не повёл.
Новость особо не впечатлила. Отбрось шелуху, и останется главное: слабой на передок богатейке приспичило полюбиться. Вот и весь сказ.
Ну, так значит так. Особой разницы нет. Под него и так подкладывали всех, кого можно и нельзя: толстых, тощих, старых, молодых, красавиц, уродин, богатеек, невольниц… Но, справедливости ради, мать кагана он ещё не пёр.
Они миновали дорожный указатель и двинулись в сторону Шатров, что раскинулись промеж двух оазисов, где неспешное течение реки Тамук сливалось с мощными водами могучего Тархана. Давным-давно Шатры были просто кочевьем, но спустя пару столетий, когда тарханцы окончательно осели, стоянка превратилась в столицу нового государства: Великого Тамук-Тарханского каганата.
Мерин медленно тащился за воронком Служителя. Следом двигалась охрана. Позади, глотая пыль вперемешку с песком, плелись рабы. Они волокли носилки, в которых лежал меч. Тарханцы верили в силу обычая сильнее, чем в богов, и Служитель прикупил клинок вместе с Вепрем. Хитровыдуманный Бара Шаад запросил за оружие два полновесных квартеля. Служитель дал полтора.
Зря. Никчёмная железяка годилась лишь для потешных боёв. Но…
Даже ей Вепрь мог перебить весь караван: рабов, Служителя, охрану… А после вскочить на воронка и умчаться в закат.
Но ничего такого не хотелось. Не хотелось ничего вообще. Тяжёлая голова гудела, а перед глазами стелился кровавый туман.
Песок стал бордовым, небо залило чернотой, а ветер принёс с собой запах тлена и скорби.
— Прорывайся к некрам! — орёт знакомый голос. — Я их задержу!
Мертвяки и сотворённые прут изо всех щелей. Воют. Норовят разорвать на куски. Клацают зубами. Рычат.
Вепрь рубит их наотмашь, а они прут, прут и прут…
Он весь в крови, саже и гнилье. Мышцы сводит от напряжения. В боку саднит — кажется, ранен. Но он не останавливается. Он должен прорваться. Должен. Иначе нельзя.
Вход в башню зияет чернотой. Ступени крошатся. Выше, выше, выше…
Наверху живая преграда. Девочка. Синие глаза. Льняные косы. Она кидает заклятье. Смертельное. Морозные иглы впиваются в плоть. Боль накрывает, конечности повисают плетьми, не слушаются, пальцы деревянеют, а грудину словно ножом режут: дышать невозможно.
Холодно, холодно, холодно!
Но кровь внутри горячая. Вполне сгодится, чтобы растопить лёд и развеять чёртово заклятье!
Кинжал ложится в руку. Сжать пальцы не просто, но с третьей попытки выходит. Замах, лезвие впивается в бедро, и Вепрь, стервенея от боли, кромсает ледяную корку…
— Проклятье! — возглас Служителя заставил очнуться. Вепрь неохотно вернулся в реальность и сощурился, всматриваясь туда, куда глядел его новый владелец. Точнее — перекуп.
На востоке занимался суховей. Песчаные воронки поднимались к потемневшему небу, а в сгустившихся тучах полыхали алые вспышки. Нехорошо…
— Поворачиваем! — скомандовал Служитель. Он дёрнул поводья, и резвый воронок принял влево.
Ясное дело! Угодишь в суховей — разметает по всей пустыне, костей не соберёшь.
— Но, господин! — взвился один из охранников. Бородатый и поджарый, явно опытный. — Туда нельзя! За барханами — сад костей, птицы Рух сносят туда добычу.
Служитель нахмурился.
— Придётся рискнуть, — сказал он. — От птиц можно укрыться, а суховей не оставит здесь камня на камне. За мной!
Процессия свернула к барханам. Вепрь ехал, равнодушный ко всему и пялился в пустоту перед собой невидящим взглядом. Суховеи, птицы Рух — всё одно. Глупая, ничего не значащая суета. Чёрный человек ступал рядом, то появляясь, то исчезая вновь.
Кто он? Откуда взялся? Чего хочет? Вепрь не знал, но понимал: этого парня никто, кроме него, не видит. Но это было меньшей из проблем: чёрный человек оказался не единственным обитателем больной головы. Частенько его сменял другой — безликий и бесформенный, жуткий, говорящий разными голосами монстр с осклизлыми щупальцами вместо рук. Он таился в щелях, приоткрытых дверях, прятался под койками и лавками, сливался с тенями. Безликий звал, шептал, скулил, плакал, угрожал, и порой Вепрь откликался, терял себя, проваливаясь в мрачное беспамятство. Монстр заставлял убивать. Убивать много и часто, и противиться ему было очень трудно. Не раз и не два Вепрь приходил в себя окровавленный, среди изрубленных тел, и не мог вспомнить, где он и что произошло. И это сводило с ума…
Иногда по ночам, когда становилось невмоготу от голосов и страхов, Вепрь орал до хрипоты — звал на помощь. Во сне он точно знал, что не одинок, и есть те, кому он нужен и важен, но стоило пробудиться, и всё растворялось. Голова тяжелела, а память превращалась в чистый лист, изгвазданный кляксами помешательства.
Безумие. Пустота. Одиночество. И больше ничего.
Торговец мясом не соврал: жрать, убивать и сношаться — единственное, на что Вепрь остался способен. Что ж… Для душевнобольного не самый плохой вариант.
Раскалённое солнце клонилось к закату, заливая барханы карминовым светом, но жара не спадала ни на йоту. Вепрь потел сильнее, чем мерин под ним, и вонял, наверное, куда ядрёней. Волосы прилипли к морде. В глотке пересохло. Дорожный указатель остался далеко позади, ветер обжигал мокрые от испарины щёки, и пить
