«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

— Я вас слушаю.

Джигун кокетливо покачался некоторое время на стуле, словно раздумывая над чем-то очень важным, а затем выпалил одно слово, разделяя его на частицы:

— Слой-трез!

Официантка на миг оторопела. Очевидно, этого напитка с красивым и загадочным названием из-за его памяти никто из посетителей вагона-ресторана не заказывал.

— Бутылку, — откинувшись на стуле, уточнил он, — четыре фужера. Я угощаю.

— О, что вы, — кто-то из соты подал было голос, но франт артистически поднял руку:

— Четыре фужера и по стакану кофе.

Официантка кивнула, пытаясь что-нибудь записать.

— Кофе с молоком или черный? — переспросила она.

— По-турецки!

— Что по-турецки? — не поняла девушка.

— Кофе по-турецки, — томно вздыхая, повторил молодой человек.

— У нас все по-турецки, — наконец оправилась она, пожала плечами и пошла к соседнему столику, бормоча: — И борщ, и гуляш…

— Вы аристократ?! — то ли спросил, то ли похвалил испуганный человечек и представился: — Осмоловский. Доктор наук. Селекционер из Варшавы.

— Осовский, — вслед за Осмоловским протянул руку, как дощечку, второй пассажир, похожий на треску, с такими пышными рыжими бакенбардами, что новому пассажиру захотелось их поддергать. — кандидат наук. Тоже селекционер. Но, пшепрашам, из Кракова.

— Бжезовский, — просто и искренне улыбнулся низенький натоптанный мужчина. — Магистр из Познани. А кто будет господин? Пшепрашам, товарищ…

— Сидалковский, — то шутя, то ли следуя стилю своих спутников, произнес знакомец и добавил — Евграф. — Он произнес имя так, чтобы оно прозвучало как титул — «я граф», и, элегантно пожимая каждому из них руку, красивым жестом пригласил всех сесть на место.

— Вы граф? — удивленно надвинул на лоб густые косматые брови Осмоловский.

— Да, Евграф! — крикнул ему на ухо Сидалковский, но его крик прозвучал: «Да, я граф».

Принесли шартрез и кофе. Сидалковский профессионально откупорил бутылку и наполнил бокалы.

— За неожиданную встречу и любовь! — благородно поднял бокал и вдруг вспомнил еще одно польское слово: — За пшизь!

— За дружбу! — ответил за всех Осмоловский.

Подняли рюмки и выпили. Зеленый, но экзотический шартрез был густой, хмельной и сладкой. Кофе можно было пить без сахара.

Когда допили шартрез и кофе, Сидалковский, щелкнув пальцами, позвал официантку.

— Счет и улыбку!

Счет она ему подала сразу, а с улыбкой на время замешкалась. Сидалковский небрежно вытащил десятку, степенно встал и от имени всех сказал:

— Спасибо! Сдачи не нужно!

Официантка подарила наконец улыбку, но он ее уже не видел. Осовский схватил Сидалковского за руку:

— Товарищ граф! — не без иронии, на правах ровесника, сказал он. — Мы вас приглашаем к себе.

— Да, да, — поддержал его добряк Осмоловский. — На рюмочку коньяка.

Сидалковский для порядка поломался, а через минуту оказался в купе международного вагона.

— Так вы действительно граф? — снова принялся за свое, будто это где-то мозолило, пожилой и от хмельного немного глуховатый Осмоловский.

"Я Евграф", — хотел было уточнить Сидалковский, но Осовский опередил его:

— Вы, пшепрашам, поляк?

— Пишут, — снимая черные очки, улыбнулся Сидалковский, — украинец г. В паспорте.

— Но вы аристократического рода? — подавая свою визитку, сказал Осмоловский, которому Сидалковский, судя по всему, понравился.

— Да. Род есть, а вот надпись потерялась, — не без иронии ответил Сидалковский.

— Простите, где?

— В анналах истории! — Сидалковский на миг замер в своей любимой позе: артистически скрестив руки на груди, гордо посмотрел на своих спутников и умолк.

— Товарищ Сидалковский шутит?

— Шутят только ловеласы, — ответил Сидалковский и хотел было еще что-то добавить, но Бжезовский вытащил бутылочку коньяка и поставил на столик.

— Во имя дружбы и взаимовыручки, — ни к кому не обращаясь, процитировал сам себя Сидалковский.

— А вы возражаете? — удивленно посмотрел на него Бжезовский.

— Напротив: я присоединяюсь. Ибо, как говорится в библии, ничто так не сближает людей, как водка, коньяк и женщины.

— О! — У Осовского этот возглас неожиданно превратился из звука в форму и застрял в открытом рту. — Это интересно! — Наконец он сомкнул свои тоненькие губы и, словно предвкушая фразу, повторил: — Гениально. Вы оригинал!

— Нет. Только копия, но ее трудно отличить от подделки, — Сидалковский так искренне улыбался, что Осовский не знал, как ему быть: сердиться или себе улыбаться, а потому только кивнул головой в ответ и подал Сидалковскому стакан с коньяком.

Экспресс тем временем несся навстречу ветрам и предвечернему солнцу, сокращая путь наших героев в столицу. Выпитый коньяк увеличивал количество телеграфных столбов, повышал градусы и температуру тела. Под ритмичный стук колес и очередной звон стаканов веселый и оптимистично настроенный Сидалковский сыпал цитатами, рассказывал полякам о Польше с таким пылом и убеждением, что складывалось впечатление, будто он прожил там всю свою жизнь, а его спутники безвыездно сидели в Вапнярке.

Его рассказ не имел бы конца, если бы вдруг поезд не затормозил. За окном цвел разнообразием голландских тюльпанов, роз, пионов и красной фуражкой дежурного по вокзалу столичный перрон.

Сидалковский, взяв чемодан Осмоловского и пропуская его впереди себя, направился к выходу. Он прошел мимо удивленной или ошарашенной проводницы, которая только теперь заметила его.

— Гуд бай, мадам! — шепнул ей на ушко. — Иностранцы пригласили, а ты отказалась от такого парня и пятерки. А теперь все. Я ее только что отдал министру торговли, — кивнул он в ресторан.

На перроне бушевала толпа. Сидалковский стоял в окружении своих знакомых, довольно улыбался и снисходительным жестом приветствовал то ли духовой оркестр, ударивший торжественный тушь, то ли первого милиционера, которого заметить на перроне.

Поезд остановился, и в их вагон бросилась стайка девушек в украинских национальных костюмах, с цветами, полотенцами и хлебом-солью. Небольшой, похожий чем-то на китайского божка, человечек с голосом, напоминавший звуки иерихонской трубы и дважды простреленной гармошки, подошел к Осмоловскому, расцеловал гостя, поинтересовался:

— А кто еще с тобой, Януш?

— Вот, — кивнул Януш, — знакомься: Осовский, Бжезовский и… граф Сидалковский.

«Китайский божок», как окрестил его мысленно, Сидалковский, очевидно, не уловил в последних словах Осмоловского иронии и, откопав нижнюю губу, вполне серьезно представился:

— Стратон Стратонович Ковбык. Директор «Финдипоша».

Сидалковский почтительно поклонился. Стратон Стратонович презрительно посмотрел на него и отошел в сторону. Сидалковский, не чувствуя за собой никакой вины, ответил ему тем же.

Оркестр издавал бравурные марши. Украшенные лентами девушки с букетами в руках бегали по перрону, выбрасывая за собой ноги, украшенные красными сапогами, и искали новых членов делегаций, которые растворились среди обычных пассажиров и встречающих. Розовощекая девушка с черными, как перезрелые оливки, глазами неожиданно остановилась напротив Сидалковского и замерла, как дикий неостриженный олень. Сидалковский подарил ей одну из своих улыбок. И настороженность растаяла, девушка подошла к нему, улыбнулась.

— Вы с делегацией?

— Да, —